— Верится, что ему уже тридцать четыре года?
— Правду говорят: сколько бы ни было лет ребенку, для матери он навсегда остается маленьким. Сам может думать, что уже взрослый, все прекрасно понимает, во всем разбирается, но для мамы это не совсем так. Нет, не подумайте, я не позволяю себе во что-то вмешиваться или советовать, если Сандро не просит. И это не только сейчас — никогда не читала ему лекции. Если меня что-то беспокоит, могу спросить. Но каждый себя контролирует: как и что спросить, как и что ответить. Мы оба очень деликатные. Считаю, что есть черта, через которую никто не имеет права переступать. Можно оставаться заботливой мамой и трогательно любить ребенка, но при этом не быть «нарушителем границы».
— Вы необыкновенно близки с мамой, многие годы живете вместе. А были периоды, когда хотелось отделиться, отдалиться?
— Никогда — ни в пятнадцать лет, ни в двадцать, ни в тридцать. Мы всегда прекрасно понимали друг друга. У подруг возникали проблемы с мамами, и мне это казалось странным. Но ведь чужая душа потемки — кто знает, почему у них так складывалось. Мне-то как раз наша ситуация кажется естественной: девочка с мамой всегда близки. Дочь похожа на мать и в каком-то смысле ее продолжение. Я похожа на маму — как же иначе?
— Сын на карантине писал диссертацию, а чем вы с мамой занимались на самоизоляции и тяжело ли она вам далась?
— Мы не выходили из квартиры, еду нам привозили и оставляли под дверью курьеры. Мама переживала за меня, я за нее — она ведь по возрасту входит в группу риска. Если случилось столь неслыханное несчастье, оставалось только беречь друг друга и соблюдать меры безопасности, предписанные врачами. Нам очень тяжело дались эти месяцы... Уговаривала себя каждый день хоть немного времени уделять физкультуре, чтобы оставаться в форме. Минут сорок — пятьдесят занималась музыкой: больше не могла, крайне тяжело было настроиться. К вечеру уставала так, будто весь день сражалась. Но ведь это и на самом деле было битвой — боролись с чем-то страшным и непонятным такими же непонятными доселе способами: дистанцией, сидением дома. Человек существо сложное и депрессивное, и приходилось каждый день вытягивать себя за волосы из болота мрачных мыслей. Помогали хорошая музыка и шедевры кино — независимо от того, комедии это или драмы, они несут свет.
За несколько месяцев я выбралась из дома лишь однажды — принять участие в концерте в поддержку врачей в Большом театре. Пела «Как молоды мы были». Он состоялся одиннадцатого апреля, когда все было совсем страшно. Машина привезла меня к подъезду Большого строго к выступлению, а после сразу отвезла домой. Я пришла в маске и перчатках. Все, кого я видела, тоже. Никто не заглянул в гримерку даже словом перекинуться — люди были подавлены и сознавали свою ответственность. Народные артисты нервничали, словно впервые выходили на сцену. Я была как в тумане, но четко понимала: меня станут слушать врачи — те, кто сейчас на передовой, рискуя собой, спасает чужие жизни. И у меня — четыре минуты, чтобы своим пением поблагодарить их. Выступать перед пустым залом тяжело. Страшно давила обстановка, поначалу каждый звук приходилось из себя выдавливать — но я представила, как у своих мониторов меня слушают миллионы медиков, и старалась им подарить кусочек прекрасной мирной жизни, где есть музыка, артисты, цветы. В такие трагические моменты души распахнуты, так что я многое почувствовала и думаю, что те, кому мысленно говорила спасибо, тоже.
