В роли странствующего философа я собирался снимать Бориса Плотникова, а Бурляева пригласил на Ивана Бездомного. Вдруг Николай Петрович предлагает: «Попробуй меня на Иешуа, лучше не найдешь». Я не поверил своим ушам: значит, батюшка все же благословил его!
Митя Золотухин делился: «Вижу как-то — остановилась Колина машина, из приемника доносится духовное хоровое пение. Коля объяснил, что идет к Кара на пробы, настраивается». Вертинская, его сокурсница (как известно, однокашники — самые строгие критики), считает, что Иешуа — главная удача фильма.
Своей истовостью, фанатичным отношением к делу Николай действительно смог перевесить более выигрышную историю про нечистую силу. Единственный раз он сломался, когда висел на кресте в пятидесятиградусную жару. Через десять минут взмолился: «Снимите!» И тогда продюсер подставил ему под ступни плечо. Пришлось снимать Иешуа так, чтобы ноги не попадали в кадр.
Компьютерной графики тогда не существовало. Как же показать тьму, пришедшую со Средиземного моря и накрывшую ненавидимый прокуратором Ершалаим? В Израиле светило яркое солнце. Отыскали космическое место в районе Мертвого моря. Спрашиваю пиротехника:
— Как будем накрывать город тьмой?
— Дайте десять тысяч долларов — устрою вам тучу.
Продюсеры чуть с ума не сошли, когда я сумму озвучил, но уговорил. Пиротехник отъехал от площадки километров на десять, что-то зажег, и вдруг над нами поплыла огромная черная туча. Едва я приготовился скомандовать «Мотор! Камера!», как с небес спустились пятнадцать боевых вертолетов. Нас положили мордой в песок, начались разборки. Я наехал на израильских продюсеров:
— Вы что, не предупредили военных, что тут идут съемки?
— Предупредили...
— Тогда зачем прилетели? — спрашиваю пилотов.
— Рядом граница, показалось, что на нас напали.
Съемочный день пошел псу под хвост, продюсеры больше денег не дают. Я взмолился: «Господи, пошли идею!» Надеялся, что услышит, там же труба для связи с Богом. Решил: как только умирает Иешуа, пронзенный копьем в сердце, начинается ливень. Его обеспечили несколько поливальных машин.
На Понтия Пилата я приглашал Алексея Петренко. Тот в ответ рассказал целую историю: «В свое время во МХАТе собирались ставить спектакль по «Мастеру и Маргарите». Поехал на Украину к маме. Та спросила:
— Сынку, а что будэш грать?
— Пилата.
— Сынку, це той, что Христа вбыв?
— Да, мамо.
— Ой, не трэба тебе его грать».
Мама не разрешила, и Петренко ее послушался.
Прокуратора сыграл Михаил Ульянов. Сразу сказал: «Знаю таких людей, за свое кресло они и Христа, и мать родную продадут». Величайшего преступника в мире он наделил своим обаянием. В конце Пилат даже вызывает сочувствие. Михаил Александрович оказался настоящим учебником актерского мастерства.
Булгаков на трех страницах описал состояние игемона: как ненавистен ему запах розового масла, который мерещится повсюду, как нестерпимо болит голова и он мечтает о чаше с ядом. Михаил Александрович сыграл это одним глазом, который сжимался от боли. Огромное счастье работать с таким человеком!
Так же как с Альфредом Шнитке. Когда к нему обратился, он сначала отказался: «Десять лет ничего не пишу для кино, озвучил семьдесят три фильма, это было для денег, сейчас пишу только для души». Уговорил все же посмотреть материал, и Альфред Гарриевич вдохновился. Приезжал на монтаж, подсказывал важные вещи. Иногда случалось — работаем, вдруг Шнитке встает и уходит. Не выдерживал напряжения, отдыхал и возвращался. Гений, чего вы хотите?
Был уверен, что найти женщин, которые согласятся сниматься обнаженными на балу Сатаны, будет сложно. Повесили на Студии Горького объявление. Барышни как начали ломиться! Я в кастинге не участвовал, три ассистента запускали дам десятками в три комнаты, выбирали с нормальными фигурами, остальных браковали.
