Четыре года назад я ушел из театра «Сатирикон», но всегда буду благодарен первому художественному руководителю за то, что научил трудиться до седьмого пота, ломать укоренившиеся представления о классических персонажах и наконец за то, что дал пример, как правильно читать поэзию. В каждом стихотворении нужно услышать музыку и точно расставить ноты-интонации, а не декламировать, чеканя каждое слово. Константин Аркадьевич умеет читать стихи как никто.
— О вашем, Максим, уходе от Райкина речь впереди. Первой «Сатирикон» покинула Анна. Служа в разных театрах, трудно было сохранить дружбу?
Максим: Вот нет, как ни странно! Даже наоборот. Хорошо помню свои страхи: как только Аня перейдет в «Ленком», у нее начнется другая жизнь, в которой нашей дружбе не останется места...
Анна: Совместная работа, ежедневные встречи на репетициях, спектаклях конечно сближают, а служение в разных театрах запросто может развести людей. У нас вышло по-другому: чем мы дальше, тем крепче друг за друга держимся. Это тоже удивительно и говорит о многом.
Моей дебютной ролью в «Ленкоме» была Бьянка в «Укрощении укротителей» — в то время меня еще не взяли в труппу. Спектакль смешной, гротесковый, я выходила на сцену с огромными накладными грудью и попой и хулиганила на полную катушку.
Максим на премьеру не попал — у него был спектакль в «Сатириконе». Примчался на финал, прорвался через охрану, билетеров. Ума не приложу, как у него это получилось: в «Ленкоме» все строго, любые нарушения порядка пресекаются на корню. Однако преодолев все препятствия, Аверин оказался возле сцены и преподнес мне огромный букет цветов.
На другой день в театре на доске объявлений — эта традиция ведется искони — появился отчет о вчерашнем спектакле, где было написано, что случился один инцидент: какой-то наглый молодой человек без билета несмотря на все запреты прорвался в зрительный зал и подарил цветы актрисе.
Потом Макс несколько раз смотрел «Укрощение укротителей», влюбился в него, знал все мои реплики наизусть — и хохотал как ненормальный!
Максим: Я, между прочим, очень хороший зритель. Ржу в голос, когда смешно, а Анька — одна из немногих в актерском цеху, кому подвластны ненарочитый юмор, скрытая ирония. В спектакле «Визит дамы» есть сцена, где героиня Нюры говорит некогда предавшему ее мужчине: «Да, твое надгробие будет потрясающим украшением моего парка». Я был единственным человеком в зале, который захохотал. По-моему, это было очень смешно!
Анна: Фридрих Дюрренматт назвал свою пьесу «трагической комедией», что абсолютно оправдывается особенной природой его юмора, который, к сожалению, не всем понятен. Мне — да, Максу тоже. Чувство юмора у нас одинаковое. Одинаково мыслим, одинаково чувствуем, он начинает фразу — я продолжаю. Мы так близки, как могут быть, наверное, только близнецы. Иногда прикалываемся: «Слушай, может, нас все-таки в роддоме на две семьи разделили?»
Максим: Как иллюстрация к тому, насколько хорошо мы понимаем и знаем друг друга: платье, которое сейчас на Ане, выбрал я!
Анна: Да-да! Увидел в витрине и сказал: «Нюра, это твое — пойдем мерить!»
Максим: Мы часто и отдыхаем вместе, и как бы далеко ни заплывали, наш громкий смех слышен на берегу. Поводом для приступа хохота может стать что угодно. В Италии после шторма гребем к чистой воде, а мимо дрейфуют сигаретные пачки, пакеты, упаковки от лекарств. Вдруг Нюра ловит пластинку от таблеток и протягивает мне: «На, ты забыл принять лекарство!» Оба начинаем хохотать и привлекаем внимание двух дам-соотечественниц, судя по акценту, приехавших с Кубани. Одна уговаривает другую:
— Та иди ты в морэ, нэ бойся.
— Нет, я что-то боюсь.
— Та нэ бойся, глянь, — дама кивает в мою сторону, — с нами ж дохтор!
— Вот так исподволь, огородами мы и подошли к сериалу «Склифосовский», который принес вам обоим огромную зрительскую любовь. Насколько знаю, в первоначальном сценарии дружба между вашими героями не предполагалась.
Анна: Начнем с того, что изначально роль регистратора приемного отделения Нины Дубровской была эпизодической. Это уже в процессе съемок персонаж стал обрастать характером, мизансценами и оказался одним из главных. К счастью, режиссер Юля Краснова поощряет придуманные нами новые повороты сюжета, импровизацию на площадке.
Максим: Еще особенная наша благодарность генеральным продюсерам Александру Кушаеву и Ирине Смирновой, исполнительным продюсерам Тамаре Хромовой, Ларисе Комаровой, которые нам очень доверяют. Это уже не наши «начальники», а большая творческая семья. Обычно же как? Играй, что написано, не меняя ни слова, вплоть до последней запятой!
Руководители проекта «Склифосовский» быстро поняли, насколько ответственно мы относимся к этой работе, и дали нам карт-бланш. Все наши идеи, фантазии идут на благо фильма. Скажем, эпизод, которым заканчивается седьмой сезон — история с опухолью мозга у Олега Брагина, придуман мной. Зачем? Да затем, что мы, русские люди, очень безответственно относимся к своему здоровью: идем к врачу, только когда что-то отвалится. А узнав о серьезной болезни, мгновенно обрастаем страхами, предрассудками. Часто в такой ситуации человек остается один на один со своей болезнью, потому что окружающие его боятся. Речь не идет о бессердечии — мы боимся его потревожить, думаем, что ему не до нас.
Я предложил эту историю, чтобы люди благодаря художественному вымыслу, сериалу, поняли, что даже онкология — не приговор. Что с самой тяжелой болезнью можно и нужно бороться. Что жизнь — единственный дар, который бесценен, и когда появляется реальная опасность его потерять, у человека происходит переоценка ценностей: он ясно понимает, что в этом мире имеет значение, а что нет. Монолог Брагина в последней серии, когда он говорит: «Живешь прекрасно, все замечательно... и все тут же это исчезает» — тоже придумал я. А сейчас мне очень интересно, что придумают сценаристы в восьмом сезоне: как Брагин, нейрохирург-профессионал, знающий все о настигшем его недуге, будет выходить из ситуации.
