Потрясенный случившимся, Соломон заказал памятник на могилу Рашевской своему другу Бранкузи. Выбор пал на «Поцелуй» — причудливую в своей почти первобытной простоте композицию: слившиеся в объятии тела, истинно «едина плоть». Может, доктор все-таки питал к девушке чувства большие, чем смел выказать? Отцу Тани, Николаю Рашевскому, памятник поначалу не понравился, но в конце концов он согласился на его установку. Кто бы знал тогда, что столетие спустя потомки Рашевских станут рьяно судиться с Парижем за право на скульптуру, а надгробие «Танюша» на кладбище Монпарнас будет указано во всех путеводителях...
Каждый день Бранкузи заглядывал в богемное кафе «Ротонда» повидаться с друзьями — Пикассо, Блезом Сандраром, Гонсалесом, Делоне, Жакобом... Все они тогда увлекались архаической культурой — африканскими масками и примитивным искусством Океании, что и легло в основу «кубистских» поисков. В «Ротонде» было дешево и сердито: рюмка анисовой водки — пять су, легкий завтрак — десять... Там сидели часами в клубах табачного дыма, рисуя на салфетках и обсуждая последние выставки. За тесно сдвинутыми столами можно было встретить кого угодно — японского художника Фуджиту в ярко-красном кимоно, русского скульптора Цадкина в спецовке и в компании огромного дога, Владимира Ульянова-Ленина, играющего в углу в шахматы с Львом Троцким, анархиста Бориса Савинкова в вечном черном котелке и с огромным зонтом-тростью. Именно здесь Модильяни однажды столкнется с юной Анной Ахматовой — итогом этой встречи станут несколько легендарных набросков и каменная головка, в которой узнаются знаменитое лицо поэтессы и короткая прямая челка. Этого шедевра, да и вообще скульптурных работ Модильяни не было бы, если бы не Бранкузи.
Константин выделялся среди богемных приятелей крепкой крестьянской основательностью, никого не пытался заинтриговать или шокировать. Все, кто с ним знакомился, интуитивно чувствовали: румын уверен в себе и знает, куда идет. Это привлекало. Настолько, что совершенно не прилагая усилий, он стал для многих авторитетом. Едва познакомившись в 1909 году с Бранкузи, Модильяни практически сразу стал его учеником, а потом и близким другом наряду с художником Анри Матиссом, поэтом Гийомом Аполлинером и композитором Эриком Сати. Константин, увидев наброски кариатид Амедео (довольно, кстати, рискованные с точки зрения общественного вкуса), заключил, что это готовые эскизы для скульптур. И посетовал: жаль, если столь удивительная пластичность и ощутимый объем не воплотятся в трехмерной форме. В итоге Модильяни увлекся настолько, что посвятил себя скульптуре на целых четыре года.
