Отца не стало, когда мне исполнилось тридцать. Я наравне с детьми от его двух предыдущих браков претендовал на наследство. Они выразили сомнение: а сын ли Жилин Ятрова? Пришлось заниматься неприятным делом, через суд доказывать, что Сергей Николаевич — мой папа. Сам я в заседаниях не участвовал, по судам ходила мама. В конце концов я получил-таки свою долю наследства. Прошло немало лет, прежде чем мы стали общаться со старшим братом — Владимиром Сергеевичем. А пару лет назад после очередной встречи он сказал: «Нет никаких сомнений в том, что Сергей сын нашего отца, так они похожи — не только внешне, но и своей целеустремленностью, творческим началом». Сегодня Владимир вместе с женой живет и работает в Польше. Мы недавно виделись.
— Приятно иметь в братьях известного человека. Расскажите, как делали первые шаги к славе.
— В семь лет мама с бабушкой отдали меня в Центральную музыкальную школу. Во второй половине дня мы занимались специальными предметами — музыкой, сольфеджио, хором, а по утрам — общеобразовательными, по которым я учился средне. Как любой мальчишка, я футбол любил больше, чем заниматься за инструментом. Однажды даже сбежал во двор, закрыв бабушку! Она посадила меня за пианино, а сама ушла на кухню. Я играл, играл этюды, потом на минуту прерывался — натягивал футболку, еще играл, вновь останавливался — надевал кеды, а потом мигом выскочил за дверь с мячом и единственным ключом, запер бабушку в квартире и убежал играть в футбол. Она звала с балкона — но куда там! Так и гонял мяч с десяти утра до вечера, пока с работы не вернулась мама. Ох и всыпала она мне!
Если по какой-то причине в школе вдруг отменяли урок, мы с пацанами бежали играть в казаки-разбойники. И что уж тут мелочиться — легко прихватывали следующий урок, лазили на крыши двухэтажных домов по водосточным трубам, прыгали с деревьев... О том, чтобы беречь пальцы, никто не задумывался. Очень любили бывать в доме на улице Грановского, где жили высокопоставленные военачальники, благо туда рукой подать от Нижнего Кисловского переулка, где располагалась ЦМШ.
Уверенно проходили мимо охраны, забирались на чердак, выходили на крышу и там сидели, любовались видами Москвы с высоты птичьего полета. Однажды затащили на чердак арбуз и с удовольствием его съели. Естественно, наша гоп-компания вызывала недовольство учителей. Кто-то из ребят изображал из себя паиньку: что вы, меня на чердаке не было! Я попадался всегда. Маму вызывали в школу, она ходила к директору как на работу.
Правда, оболтусом я все-таки не был, достаточно много читал, хотя никто не заставлял. Проглотил всего Виталия Бианки, Джека Лондона, уважал книжки о Великой Отечественной войне — прочел все о Кожедубе, Маресьеве и других великих летчиках. Очень интересовался всем, что связано с авиацией. Однажды мама заметила, что я целый час корплю над листом чертежной бумаги, пытаясь нарисовать фюзеляж самолета, и поняла: дело серьезное.
Для начала купила мне сборную авиамодель. Принялся выпиливать лобзиком детали, но настолько неумело, что поранил пальцы. Мама ужаснулась и отвела меня во Дворец пионеров в кружок авиамоделирования. Там дело пошло: научился работать на токарном и фрезерном станках, вскоре вошел в сборную команду Дворца, выступал на соревнованиях, один раз занял первое место по Москве. Постоянно таскал самолеты в школу, чтобы оттуда, не тратя времени, ехать во Дворец пионеров. Естественно, учителям это не нравилось.
После восьмого класса терпение педагогов иссякло и меня отчислили. Оглядываясь назад, понимаю: не последнюю роль сыграло то, что после четвертого класса мама забрала меня от одного уважаемого педагога и перевела к другому — молодому и менее авторитетному.
