Они всей семьей часто бывали у нас. Мама ставила мне в пример полноватую Аришку — я была худющая, накормить нельзя было вообще ничем. «Боже, ты до конца сессии не дотянешь!» — вздыхала мама. А Аллины дочки, особенно младшая, с таким аппетитом ели, что та их одергивала:
— Аришка, прекрати трескать, скоро в дверь не войдешь!
— А я, мамочка, бочком, бочком!
Аллочка Ларионова всегда маме говорила: «Люда очень на тебя похожа, но издание исправленное и дополненное». Те обожание и восхищение, которыми окружали маму все ее мужья, я обрела в одном-единственном человеке... хотя и не сразу смогла это оценить.
— В какой момент Борис Васильевич решился открыть вам свои чувства?
Л.Г.: Когда съемки «Где ты теперь, Максим?» заканчивались и мы должны были со дня на день вернуться из Калининграда в Москву, Боря сильно занервничал — вдруг разъедемся и он меня потеряет? Ведь в то время в меня был влюблен взрослый мужчина из нашей же съемочной группы. Многие об этом догадывались, и когда оператор рассказал об этом Авдюшко, разразился настоящий скандал. «Я его убью, пусть только еще раз подойдет к Люде!» — в гневе Авдюшко был очень грозен. Одним словом, все складывалось непросто... для Бори! И вот однажды вечером вся киногруппа отмечала какой-то праздник, а мы с Борей выбежали во двор, нашли санки, стали кататься с горки. И он впервые объяснился в любви. Я ничего не ответила: тогда о чем-то серьезном не задумывалась. Да еще страсти-мордасти вокруг меня. Все это просто пугало. Но по возвращении в Москву все-таки продолжали встречаться. Маме Токарев очень нравился, кроме того, она боялась развития событий со взрослым человеком: «Зачем он тебе? Есть Боря!» И в будущем всегда была на стороне Бори. За это я даже на маму обижалась. Съемки закончились. Напор того человека поутих... С Борей мы старались никогда об этом не говорить. И даже теперь, даже в шутку.
Б.Т.: Я все знал, но виду не подавал... Мучился, ревновал, но молчал. Старался не отходить от Люды ни на шаг. Когда ей взбрело в голову поступать на мехмат МГУ, подал документы на подготовительные курсы химического факультета — только бы быть рядом. Делал вид, что химия мне жизненно необходима! Хотя решение было странным: Люду как раз утвердили на роль Жени в «Чистые пруды» и я давно шел по кинематографической стезе. Так что любовь к точным наукам уже к весне себя исчерпала, и мы решили подавать документы в театральный — бегали по всем вузам. В результате обоих взяли во ВГИК на курс Бориса Бибикова и Ольги Пыжовой.
Ольга Ивановна любила развлекать себя наблюдениями, кто на курсе кому симпатизирует. «Токарев, отойдите от Гладунко, еще настоитесь!» — одергивала она меня. Но я не отходил. Всегда был рядом с Людой. Людуней! Или просто Дуней.
Л.Г.: Институтская подруга Вика Федорова постоянно настраивала меня против Бори: «Что он тебе проходу не дает? Нет-нет, нам этого не надо! Поживем для себя!» Она уже побывала в браке и считала, что так рано связывать себя узами глупо. Вика была в веселье неуемная, у меня порой здоровья не хватало на такой досуг.
— А с ее мамой, знаменитой актрисой Зоей Федоровой вы общались?
Л.Г.: Я часто бывала в их крошечной квартирке на набережной Тараса Шевченко. Викина мама в наши девичьи дела вникала, порой развлекала рассказами, но ее открытость была только внешней — я всегда ощущала, что у Зои Алексеевны есть какая-то другая, скрытая жизнь, в которую она никого не допускала. При мне в их доме ни разу не упоминали о прошлом: будто и не было десяти лет лагерей, куда Зою Алексеевну сослали за шпионаж (на самом деле за связь с отцом Вики — американцем Джексоном Тейтом). Об этом мы с Викой вели откровенные беседы уже гораздо позже. В середине семидесятых она сообщила, что едет в Америку, разрешили наконец встречу с отцом. И многое рассказала тогда. Я была потрясена ее смелостью и упрямством. Ведь еще в институте Вика усиленно учила английский, хотя остальные предметы не очень жаловала. Значит, уже тогда мечтала о встрече с Тейтом.
