Дошло до того, что когда вывешивали распределение ролей, я вздыхал с облегчением, если не находил себя в списке. Несколько раз придумывал, как бы отказаться поделикатнее. Ходил коридорами, чтобы не встречаться с Юрием Петровичем. Но однажды все-таки столкнулся лоб в лоб.
— Ты собираешься работать в спектакле? — спрашивает.
Мне неудобно, говорю:
— Вообще собираюсь, но слишком уж мудреный материал.
Как ему это понравилось!
— Так надо же как-то осваивать! — Юрий Петрович на полном серьезе решил, что сие произведение недоступно моему разумению, а моя ирония осталась незамеченной.
Продолжил в том же духе:
— Стремлюсь!
— Что-то долго осваиваешь!
— Юрий Петрович, а куда нам с вами торопиться?
На репетиции он потом замечал:
— Да, не все понимают, что я делаю... Вот Смирнов честно сказал, что ему слишком сложно...
— Известно, что против актеров его настраивала спутница жизни Каталин...
— При появлении супруги Любимова постепенно, но неотвратимо рушился творческий климат между актерами и дирекцией театра. Лично я у Каталин популярностью не пользовался. Когда узнала, что в свободное время играю антрепризу, попыталась устроить допрос:
— Кто режиссер?
На что я категорически ответил:
— Да столько лет уже на сцене, что мне режиссер не нужен!
Наконец не выдержал — ушел из театра. Материально это не давило — я много снимался. Через какое-то время Любимов попросил ему позвонить и предложил вернуться. Но между коллективом «Таганки» и Юрием Петровичем — во многом благодаря Каталин — вскоре возникла взаимная отчужденность. Накануне своей отставки режиссер сделал попытку перевести театр из бюджетной организации в автономный статус — это позволило бы ему проще решать финансовые вопросы и выстраивать взаимоотношения с актерами. Но требовалось согласие творческого коллектива. Устроили голосование. Тогда я оказался перед серьезным выбором: и сам работать с Любимовым уже не мог, и предать его был не в силах. Понимая, что от моего голоса ничего не зависит, все равно остался на стороне Юрия Петровича. Ну не посмел я от него в такой ситуации отвернуться!
Когда Любимов понял, что проиграл, спокойно открыл «Бесов» Достоевского и начал читку. На второй день явился, сел, опять стал читать... В середине предложения закрыл книгу: «Ну... ладно». Отложил в сторону. Встал и ушел. Больше мы не виделись. В больницу мадам к нему актеров не пускала. И это уже была его трагедия. Хотя она же продлила мужу жизнь: обихаживала, но взамен будто забрала его душу.
