В Голландии мы по контракту три месяца впервые работали не за суточные, а за гонорар. Для советского неизбалованного человека размер его казался фантастическим, и мы сами виделись себе, как минимум, богачами. В Москву получалось вернуться на неделю-две, а потом — в следующую поездку. К концу года слово «гастроли» я, конечно, ненавидел. Но был счастлив, потому что всегда считал — семью должен содержать мужчина. И наконец мне это удавалось. Мы оба, я и Яна, любили маслины. Но стоили они дорого. Так вот теперь мы могли купить в ресторане мешок этих маслин и есть их дома! Шик!
Сотрудничество с Киселевым, которого я по сей день уважаю и считаю своим учителем, закончилось по банальной причине. После гастролей в Канаде нам предложили контракт на полгода. Мы должны были оставить семьи и безвылазно жить там. А Олег уже принял решение не возвращаться в Союз. В общем, часть коллектива его поддержала, я же был во второй, не пожелавшей становиться эмигрантами.
В каждом Янином «послеразводном» интервью в описании того времени я предстаю эдаким рефлексирующим пессимистом, которого надо было постоянно лепить, строгать, вытачивать. Яна будто перепутала все сказки и забыла, что она — не Папа Карло, а я — не Буратино. Кстати, даже такому гениальному столяру, как Папа Карло, для того чтобы сделать Буратино, понадобилось говорящее полено, из обычного получались только табуретки. Но это так… Лирическое отступление.
Я же запомнил тот период как некую безумную карусель — уходили одни проекты, на смену им приходили новые, многие шли параллельно. Сейчас даже не понимаю, как все успевал! Мы, оставшиеся актеры театра Киселева, пытались организовать свой проект. Позже нас пригласили в творческие мастерские при ВТО. В 1990 году Леонид Трушкин позвал меня в первую российскую антрепризу. Мне очень повезло. Мало того, что Трушкин собрал лучших актеров (в постановках участвовали Таня Васильева, Евгений Александрович Евстигнеев), с которыми играть — честь для любого, так еще и зарплата была немаленькой. За один спектакль я получал больше, чем за месяц работы в театральных мастерских. Студенческий театр МГУ был вынужден покинуть, когда уже физически перестал успевать. Но именно там берет свое начало мой долгий роман с телевидением. Как-то в туалете (пардон за подробность, но из песни слова не выкинешь) Студенческого театра столкнулись мы с Лешей Кортневым. «Слушай, Гинз, мы с Пельшем в одной истории любопытной участвуем. Угол тоже с нами, — говорит он. — Присоединяйся!» Так я попал на программу «Авторского телевидения» «Оба-на!»
