Его мать не первый год одевается у лучших стилистов и покупает дорогие серьги с бриллиантами — это ее страсть. Донна Рафаэла уверяла, что всегда знала: средний сын станет певцом, ведь уже четырехлетним Фалина приняли в хор мальчиков при церкви Сан-Антонио; привел его старший брат Хуанито, потому что руководителю хора — капуцинскому монаху отцу Эстебану де Сегоньялу — понадобился мальчик, который поет и танцует. Почему Хуанито сразу понял, что его малолетний брат справится? Да потому, что Фалин на лету схватывал все песни из радиоприемника и потом распевал их дома и во дворе, часто удостаиваясь аплодисментов соседей. Естественный скептицизм Эстебана при виде карапуза в коротких штанишках с очень серьезным выражением лица мгновенно рассеялся, когда тот влез на сцену и важно спросил, что ему спеть.
— А что ты знаешь, мальчик?
— Все.
Не дожидаясь приглашения, Рафаэль начал петь подряд все услышанные по радио песни. Пораженный таким обширным репертуаром, отец Эстебан едва смог его остановить.
— Ну а танцевать ты умеешь?
По выходным в мадридском районе Альварадо, где они жили, молодежь устраивала танцы прямо на улице, и дети бегали смотреть, поэтому, конечно, Рафаэль умел танцевать все, что хотите, — и хоту, и фламенко. Мальчонка самозабвенно вертелся, кружился и отбивал чечетку, подпевая себе под нос. Отец Эстебан был глубоко впечатлен, и маленький Рафаэль мгновенно стал бессменным солистом хора из 60 мальчиков намного старше его.
С тех пор в нем стало расти и укореняться ощущение некоей обязательности успеха, словно тот, как живое существо, подписал договор быть всегда на стороне Рафаэля. Успех стал проникать в его кровь, и только сейчас, когда онемевший Рафаэль долгими часами лежал в квартире своих друзей, вперившись в потолок, ему впервые пришло в голову: а так ли уж это естественно? Ему было всего девять лет, когда в Зальцбурге на международном детском конкурсе вокалистов он безо всякого усилия и труда, играючи победил во всех номинациях, став «лучшим голосом Европы» и обойдя такие знаменитые коллективы, как «Детские голоса Вены», «Детская капелла Мехико» и множество других. И вовсе он не трясся, как другие, стоя перед жюри и многочисленной публикой: да это же плевое дело — спеть, он каждый день это делает. Зато как будут радоваться его успеху мать и отец.
Но тут судьба подставила подножку: умерла тетка отца, и их выкинули из светлой и просторной квартиры с четырьмя балконами. Тогда из дома на улице Каролинас они переехали в одну-единственную комнатенку в отдаленном районе Карабанчель, без мебели, без удобств, потому что отец, монтажник-высотник, не мог заработать семье на лучшую квартиру.
Самым сильным потрясением отрочества Фалина стало то, что в один прекрасный день он понял, кто он такой и для чего родился. Не всякому 13-летнему мальчишке выпадает такое переживание. Вот он сидит на жесткой деревянной скамейке и ругает себя за то, что отдал свои последние гроши за билет в ненастоящий уличный театрик — самодельные подмостки сооружены прямо у железнодорожных вагонов. Здесь вовсе не собираются ни петь, ни танцевать.
В тот вечер давали пьесу «Жизнь есть сон» Кальдерона де ла Барка, актеры двигались, декламировали стихи, восклицали, жестикулировали, а мальчишка Фалин Мартос, никогда не мечтавший о театральных подмостках, прилип к сиденью, завороженно внимая, а потом вдруг заволновался. В нем зародилось и начало расти новое чувство. «Ты артист, — твердил внутри чей-то голос, — ты рожден артистом, ты должен им стать…» Мальчишку, беспокойно ерзавшего на неудобной скамейке, вытягивавшего голову, мешавшего соседям, внезапно стало распирать чувство собственной родственной причастности к ходившим по сцене людям в театральных одеждах и восклицавшим что-то неестественными, но волшебными голосами…
Значит, он тоже артист? Не актер, а именно артист? Это ведь не просто певец.
