В детстве дома, где они жили, казались ей такими же. И городской, с толстыми стенами и покрытыми лаком полами, и тот, что они снимали на лето на острове — маленький, бревенчатый, потемневший от времени. Приключений на острове было хоть отбавляй — однажды во время большого шторма вода смыла пристань, на которой папа оборудовал свою мастерскую (пристанищем для скульптур служил старый лодочный навес). Буря неистовствовала, волны заливали остров, все прятались по домам. А папа поймал пристань за канат, прикрутил его к большому дереву — и скульптуры удалось спасти.
В их доме, где бы он ни находился, всегда жил дух доброй сказки — здесь никогда не кричали, если взрослые и ссорились, то вполголоса и втайне от детей, а вместе с людьми жило множество других существ, казавшихся ей одушевленными и мыслящими: хитрая ручная ворона, меланхоличный еж и нервная обезьянка Попполино.
Папа заметил, что она похудела и осунулась, наверное, из-за бурно проведенных рождественских праздников. Он в очередной раз посоветовал ей как можно скорее бросить дурака Виртанена, ничего не понимающего ни в женщинах, ни в журналистике, ни в хороших рисунках. Туве промолчала. Папа прав — в нынешнем феврале Атос доказал, что в женщинах он профан. А вот в хороших рисунках ее бывший жених разбирается отлично. Во всем виновата аудитория Ny Tid.
Туве всегда считала себя художницей — она этому училась в Швеции, Франции, Германии и Италии, ей нравилось видеть, как на бумаге возникает мир, который она придумывает. Текст в повестях о Муми-троллях возникал следом за рисунками: повесть «Маленькие тролли и большое наводнение» была написана в 1938-м, когда Туве было 24 года, а опубликована в 1945-м, через год напечатали «Муми-тролля и комету». Эта повесть принесла ей настоящую известность, и в 1947 году Атос предложил ей делать комиксы о Муми-троллях для Ny Tid. Она согласилась — почему бы и нет? Но папа был возмущен до глубины души.
Его Туве будет работать для левой, без пяти минут коммунистической газетенки, которая пудрит мозги верящим в социалистический рай идиотам и, возможно, существует на деньги Москвы!
За что боролись он и его товарищи? В те годы чертов Виртанен не ушел бы дальше ближайшей стенки! Царившая в доме Янссонов идиллия дала трещину, но все разрешилось само собой. Подписчикам Ny Tid не понравились Муми-тролли. Газету читали серьезные, настроенные на классовую борьбу люди. Маленькие, добродушные, мирно живущие в своем мирке создания показались им буржуазными до кончиков хвостов. В газету потоком хлынули письма возмущенных читателей. Ny Tid прикрыла проект с Муми-троллями, отец был счастлив.
…Мама вручила ей свежевыглаженное полотенце и велела вымыть руки. Все готово, можно садиться за стол — и у них есть почти нетронутый сливовый торт! Туве отправилась в ванную и крутила оба крана до тех пор, пока в раковину не ударила сильная, громкая струя.
Она немного всплакнула (стены в доме толстые, вода шумит сильно, в гостиной ее не услышат), высморкалась, ополоснула лицо, навела красоту и отправилась к родителям.
Наверное, ей не стоило сюда приходить... В этом доме все дышит покоем и счастьем: в былые времена накануне Рождества они устанавливали давным-давно привезенный мамой из Парижа восковой вертеп с фигурками младенца Иисуса, святого Иосифа, девы Марии и царей-волхвов. Вот и он, сильно пострадавший от времени, папа вылепил недостающие фигурки из гипса. Когда она была маленькой, вертеп казался ей прекраснейшей вещью на свете.
А вот и бюст горного советника Этта — он стоит на полке, справа — туловище, слева — голова с отбитым носом.
Давным-давно, когда она болела краснухой, обезьянка Попполино не в меру разыгралась, а потом испугалась шума за окном и начала чудить — у нее началась истерика. Попполино жил в огромной клетке, но его выпускали погулять и попрыгать по дому. Тогда он был на свободе, и папиным скульптурам не поздоровилось. Попполино прыгал с полки на полку, висел на люстре и скидывал с полок гипсовые фигуры. Бюсту горного советника еще повезло: большая скульптура, которую отец вот-вот должен был закончить, превратилась в груду мелких осколков. В конце концов Попполино сам ужаснулся тому, что натворил, он прыгнул папе на плечо и зарыдал. В доме восстановился мир. Отец надел на Попполино пальто и маленькую капитанскую фуражку и повел его на прогулку — обычно они гуляли в соседнем парке, Попполино мирно шагал рядом с папой, держа его за руку.
А Туве забралась в его клетку и легла на подстилку, надеясь, что бациллы краснухи пропитают все вокруг, — обезьянка разрушила скульптуру и должна быть наказана! Когда отец и Попполино вернулись с прогулки, она уже лежала в своей постели. Вечером папа пришел пожелать ей спокойной ночи и сразу понял, что с дочкой творится неладное. Она стала бранить Попполино, но он сумел ее успокоить: скульптуры были неудачными, стоит ли о них горевать… Попполино так и не заболел, гипсовые осколки отправились на помойку, а безголовый бюст папа сохранил как курьез.
Запершись в ванной, Туве оплакивала не только бестолкового Атоса, променявшего ее бог знает на кого, но и бедолагу Попполино, двадцать два года назад скончавшегося от старости, и дрессированную папину ворону, и потемневший от времени восковой вертеп, и то, что у родителей прибавилось седины и морщин.
