Я тебя очень прошу!
Прохожие с любопытством оглядывались на них… А Фрунзик мучительно краснел и увещевал жену:
— Что ты городишь? У меня никого нет, кроме тебя!
Ревновала она и к другим актрисам театра, и перед командировками закатывала мужу истерики.
Наконец, ее удалось отвести на медицинское обследование. Фрунзик пришел на репетицию как в воду опущенный: «Донара неизлечима больна…» Врачи выявили нарушения эндокринной системы, которые повлияли на психику. Тогда Фрунзика уже свободно выпускали на гастроли за рубеж. И он при первой возможности вывез жену во Францию. Ему там посоветовали лучших психиатров из армянской диаспоры.
Но их диагноз не утешил моего друга: болезнь неизлечима. Ее можно сдерживать, но приступы будут повторяться, прогрессировать… Периодически Донару госпитализировали. После выхода из больницы она какое-то время держалась — возвращалась на сцену и даже хорошо играла. Но дома между супругами будто встал некто третий. Выскакивал, как черт из коробочки, и Донара становилась другим человеком. Боялась, ревновала, подозревала… Злой дух болезни тиранил их обоих.
А Фрунзик как раз находился на взлете популярности: ему предлагали роли, посылали на гастроли. Только это его и спасало от того, чтобы не сойти с ума вслед за женой. Ну и еще, пожалуй, его уникальная способность переплавлять боль в безудержное веселье.
По Союзу он давно путешествовал без документов. Сам не помнил, где потерял паспорт. Но Мкртчяну неизменно продавали любые билеты на самолеты и поезда. Один раз даже в Кремль свободно пропустили. Тогда они с Вахтангом Кикабидзе и Георгием Данелия шли получать премию за «Мимино». Охранники спросили документы, хотя прекрасно узнали всю троицу. Фрунзик, у которого не было никаких удостоверений личности, воскликнул:
— А разве американские шпионы в Кремль по паспорту ходят?
Стражи махнули на них рукой...
С Вахтангом они познакомились еще на съемках фильма «Не горюй!» Спустя годы, когда Кикабидзе приезжал в гости, всегда сидели в обнимку — демонстрировали дружбу народов.
— Мы с тобой сделали для объединения армян и грузин больше, чем все эти политики, вместе взятые! — поднимали они бокалы уже за «Мимино».
И ударялись в воспоминания о том, как жутко холодно было на съемках в Москве. И теплолюбивые Буба и Фрунзик по очереди уступали друг другу лишний свитер, чтобы не околеть. Георгий Данелия поражался, сколько Фрунзик импровизировал. В кадре он продолжал говорить так, как привык в жизни. И все крылатые выражения, которыми знаменит «Мимино», актер выдал в камеру с ходу: «Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся», «Эти «Жигули» чем думают, я не знаю», «Мужчины не плачут — мужчины огорчаются»… Будто срывалось с языка что-то давно накипевшее. Человеческая трагедия изливалась в творческую энергию.
Но даже в молчании Фрунзик был красноречив. После премьеры «Дяди Багдасара» в Америке он, уходя со сцены, вдруг повернулся к зрителям, развел руками и минут пять шарил глазами по залу. Аплодисменты и смех нарастали с каждой секундой. Потом за кулисы к нему пришел американский журналист:
— Вы столько мне сказали своей последней сценой!
— Но я просто молчал.
— А я понимал вас, будто говорили по-английски…
Эти талантливые выходки граничили с хулиганством. У нас в театре записывали спектакль для телевизионного эфира. Члены съемочной группы расположились под сценой с камерами, все были в наушниках…
Фрунзик читал монолог и вдруг «отключил звук», продолжая эмоционально шевелить губами и жестикулировать… При этом одним глазом он весело наблюдал, как забегали звукооператоры, проверяя контакты микрофонов и наушников. Потом —раз! — голос Мкртчяна опять врубился на полуслове.
Однако такие проказы никого не раздражали, за них Фрунзика любили еще больше. Однажды он летел из США, проходил через таможню в новой импортной майке и заметил, что на него все подозрительно косятся. Наконец таможенник отвел Фрунзика в сторону и предупредил: «Поменяй футболку, у тебя на груди надпись: «Да здравствует американская армия!»
В Ереване народная молва присвоила Фрунзику новое имя — Мгер, Солнце. Это прижилось и среди его друзей.
Ты же был солнечным клоуном, Мгер! Но когда улыбался, глаза твои оставались печальными…
В городе все знали о несчастье в семье Мкртчяна, он ничего не скрывал от людей. Каждого почитал за друга. И все приглашали его в дом, предлагали выпить, отвлечься. Но даже под воздействием водки Фрунзик никогда не сетовал на судьбу. Напротив, его веселость умножалась на градусы, и мой друг затевал новую игру.
Как-то после удачного спектакля стал вальсировать на автомобиле прямо напротив поста ГАИ. Милиционеры сбежались штрафовать обнаглевшего шофера. Фрунзик опустил стекло:
— Товарищи, мы спектакль отыграли, одолжите на бутылку!
Гаишники расплылись в улыбках: — Мы только на пост заступили, не натрясли еще.
