Главным злом в его интерпретации оказались бедная матушка и детские отношения с ней.
— Если вы и дальше будете жить с родителями, то никогда не выберете себе жену, окончательно превратитесь в неврастеника, и тогда уже никто и ничто не поможет вам избавиться от ваших головных болей, так как их причина — психосоматика, невроз.
Вот это сюрприз! А еще большим сюрпризом стали рецепты, с помощью которых Зилбург предложил лечить мигрени и фобии Джорджа. Во-первых, поселиться отдельно от родителей и приучиться жить самостоятельно, во-вторых, выбрать себе наконец жену — пора! — и вести полноценную жизнь зрелого человека, а не маменькина сынка.
Джордж возмущенно передернул плечами: ну и советы! И головные боли от этого пройдут? Неприятно осклабившись, Зилбург отчеканил, что он в этом убежден.
Не доверять врачу с таким авторитетом Гершвин не мог, тем более что после двух месяцев лечения боли вроде бы в самом деле немного утихли. Под влиянием Зилбурга Джордж, несмотря на весьма громкий ропот родителей, решительно непонимавших, к чему все эти эксперименты, решился переехать в собственную квартиру, заняв апартаменты на последнем этаже небоскреба в Верхнем Вест-Сайде. И практически сразу выяснилось — Джордж не в состоянии жить один, ему плохо, тревожно и непривычно. Каждый вечер его невыносимо тянуло к родителям — в шумную, милую, бестолковую обстановку. За окнами давным-давно ночь, а там спят? Да вряд ли!
Матушка наверняка играет с гостями в карты, отец похрапывает рядом на диване; младший брат Артур воюет с котом… Нет, туда идти нельзя. Что сказал ему Зилбург? Вытерпеть три месяца, потом он привыкнет, но первые три месяца ни ногой к родителям! Следует обживать свою квартиру, приноравливаться к ней, стараться полюбить ее — а как заставить себя любить насильно, а? Но надо, иначе приступы паники и боли, над избавлением от которых они бились с Зилбургом, снова вернутся…
Чаще всего изматывающая борьба с собой кончалась тем, что ноги несли его к брату Айре: Джордж сделал, так сказать, уступку себе и купил апартаменты в том же доме и на том же этаже, где после женитьбы поселились Айра с Леонорой. Братья даже соединили свои квартиры специальным лестничным переходом. Зилбург, усмехаясь, прокомментировал, что Джордж создал себе «вариант детской семьи» и это не называется жить самостоятельно.
Однако доктор не знал, что Джордж так и не оставил юношескую привычку вламываться среди ночи в спальню брата, едва лишь его посетит новая музыкальная идея: он не мог ждать. Разве искусство не важнее бессмысленного сна? Разве любить друг друга — если он вдруг помешал супругам — нельзя потом? Все равно Айра с Ли дрыхнут до полудня. И теперь, когда они стали соседями, Гершвин продолжал совершать ночные набеги в супружескую спальню Айры. Дело кончилось тем, что возмущенная Леонора велела замуровать лестничный проход, чем глубоко обидела Джорджа.
Как бы то ни было, Гершвин подбадривал себя тем, что принял окончательное решение — жениться на Кей. Ситуация в ее доме изменилась: из любви к Джорджу его невероятно решительная подруга пошла даже на то, чтобы отдать детей на воспитание родителям мужа в Германию.
Что это означало? А то, что не терпевшие Кей старшие Уорбурги лишат невестку права даже видеться с дочерьми! Кей, непривычно бледная, притихшая, в скромном платье и, кажется, сама испугавшаяся того, что натворила, грустно сказала Джорджу: «Они воспитают девочек лучше меня». «Мы будем счастливы», — неуверенно шепнул он и прильнул к ней, сам чувствуя себя испуганным нашкодившим ребенком.
Как Джордж любовался собой в тот день, когда ехал делать предложение! Ему казалось, что он отлично выглядит в белой рубашке и синем с иголочки костюме, правда, немного жали новые ботинки, ну да это можно пережить! Он аккуратно уложил в свой «Мерседес» перевязанную праздничной лентой картину Пикассо — подлинник, его подарок невесте; огромный букет крупных разноцветных роз подрагивал рядом с Джорджем на соседнем сиденье, в зеркале отражались его возбужденные темные глаза.
Доктор Зилбург был бы им доволен! Джордж уже свернул на оживленную, сплошь состоящую из дорогих магазинов улицу Кей в среднем Манхэттене, как вдруг его настроение резко изменилось. Эта внезапная перемена заставила его сначала остановиться, а потом развернуться, нарушив правила, так что со всех сторон оглушительно загудели клаксоны возмущенных водителей. Да плевать на них: не обращая ни на кого и ни на что внимания, он возвращался домой.
В свою пустынную квартиру Джордж вернулся в состоянии какого-то гадкого недоумения — словно смотришь в зеркало и видишь там чужое малоприятное лицо.
Почему он вернулся с полдороги? Миллион одновременно дурацких и серьезных причин внезапно атаковали его и теперь беспорядочно роились в голове. Да разве он сможет постоянно жить рядом с одной и той же женщиной? Ведь Айра уже едва терпит Леонору! Вдруг ему захочется бежать от Кей через неделю, и что тогда? Тогда его тоже — как это случилось с Айрой — покинет вдохновение и он не сможет сочинять. Кроме того, его гложет чувство вины перед детьми Кей и бедным Джеймсом, и ему никогда этого не преодолеть. И наконец, — это последнее Джордж осознал почти с облегчением — Кей не еврейка, он же совсем упустил из виду этот факт. Мама Роза никогда не простила бы ему этого шага!
Стальной обруч боли сдавил голову, и внезапно он почувствовал резкий запах жженой резины.
