И вдруг Владимир Семенович — до сих пор не понимаю, как — увидел меня в толпе, раздвинул людей, подошел и спросил: «Марина?» — «Да...» Он взял меня за руку, будто мы знакомы сто лет, и повел за кулисы в зал, сказав: «Я сейчас выступлю, а ты сиди здесь». Мы сразу перешли на «ты», он настоял. Володя и Марина...
Начался концерт, я сидела на стуле за кулисами ни жива ни мертва, а Володя после каждой песни поворачивал голову и смотрел на меня. Знаете, у человека в жизни бывают моменты наивысшей концентрации счастья, так вот это был один из них.
После концерта я собралась домой, Высоцкий предложил: «Давай встретимся завтра, пообедаем, поговорим».
На следующий день нa концерт я пришла с букетом красных роз. Подарила их после исполнения моей любимой песни «Тот, который не стрелял». Мои розы потонули в огромном море других букетов. Но когда пришла к Высоцкому в гостиницу, замерла: у него в номере в вазе стоял единственный букет — я узнала свои красные розы...
Володя страшно выматывался за концерт. У него было несмыкание связок. Перед выступлением во дворцe спорта «Юность» ему было очень плохо, приехала «скорая». Когда я зашла в гримерку, он лежал белый как полотно. Я страшно за него испугалась и заплакала. «Не переживай, милый мой малыш, ничего страшного, сейчас все пройдет...»
Мы в тот день много говорили. Оказалось, он помнит все, что я написала в своем письме!
И про бабушку, и про мужа, и про дочку, и про мою мечту! Все! Казалось бы, кто я для него — практически незнакомый человек, а он так близко к сердцу принял мою судьбу! Более того, не просто принял, переживал за меня! Я призналась, что переслушала на пластинках и кассетах все его песни, которые только смогла найти. И всем друзьям давала их слушать. Высоцкий улыбнулся: «Спасибо за то, что так рекламируешь мое творчество».
Он собирался снимать фильм «Зеленая карета» и попросил меня показать что-то вроде этюдов, которые готовят студенты при поступлении в театральный. Хотел увидеть, что я умею. И я показывала, при этом никакой скованности не чувствовала. С Володей было необыкновенно легко.
Высоцкий предложил мне поехать в Москву, сказал, что я обязательно должна поступить в театральный.
Я ответила, что это, к сожалению, невозможно. Меня не отпустят... Тогда он решил поговорить по телефону с моей мамой. «Галина Захаровна, — заверил он маму, — не волнуйтесь, я вашу дочь не брошу в Москве, она обязательно должна учиться, у нее будет место в театре, я обещаю». На что моя мудрая, добрая, но очень жесткая мама ответила: «Володя, я вас очень люблю и ценю ваш талант. Но Марина никуда не поедет...»
Однако, уезжая из Калининграда, Володя все равно пригласил меня в Москву: «Вот мой адрес, вот телефон. Выберись хотя бы на несколько дней. Мы с тобой должны сделать фотопробы для фильма...»
И я решилась на бунт. Наговорила что-то домашним, купила билет и на пару дней умчалась в Москву.
Володя очень обрадовался, когда я позвонила...
Его соседом на Малой Грузинской оказался Валерий Плотников — замечательный фотограф. Он сделал для меня целую фотосессию. Некоторые из его фотографий у меня сохранились.
Мне хотелось сделать что-нибудь для Володи, и я привезла из Калиниграда его портрет, написанный белорусским художником Трофимовым, который снимал студию в нашем подъезде. Володе портрет очень понравился. Позже, когда я бывала на Малой Грузинской в гостях у Володиной мамы Нины Максимовны Высоцкой, с которой мы очень подружились, я видела этот портрет на стене. Портрет и скульптура — молящиеся руки, привезенные мною из Тбилиси, — это то, что осталось у Володи от меня...
В Москве у нас было две встречи. Вторая — уже во время Олимпиады. Тогда Володя чувствовал себя совсем плохо. Еще до своего приезда, говоря с ним по телефону, я слышала по голосу, что он не совсем здоров. Володя переживал, что никак не может вылететь во Францию — какие-то проблемы с визой. У Марины Влади умерла сестра, а он в Москве...
Во время Олимпиады в Москве было столпотворение. Володя пригласил меня на несколько своих спектаклей на Таганку, играл он на абсолютном пределе.
Остановилась я у Володиного друга и сходила с ума от беспокойства. Дозвониться до Володи было непросто. Часто трубку на Малой Грузинской поднимали разные люди, говорили, что он подойти не может, ему плохо, потом отвечали, что он в больнице. Я ходила из угла в угол и всем нутром чувствовала: происходит что-то неотвратимое.