Отец, наверное, очень страдал от своей неразделенной любви. Мстил маме за равнодушие многочисленными походами налево. Или просто искал тепла… Влюбчивость и талант к невозможным отношениям он тоже передал нам с братом. Тот татарин, красоты неописуемой, учился со мной в одной школе. Как я в него влюбилась! Страдала, рыдала до утра в подушку… Понимала про свое уродство и отсутствие малейшей надежды на взаимность… А какой должна быть самооценка у девочки, которую все время называют нелиричными словами?.. Чувства своего я не решилась открыть даже Лене, предпочитая тратить время на размышления, каким способом лучше покончить с собой.
…В актерскую студию в Вологде я пошла, потому что в своем предназначении не сомневалась.
Ленька — главным образом по причине «а куда еще в Вологде идти?» Война ведь... Но это была судьба. Руководитель студии Лия Ротбаум отправила нас в Москву к мастеру, у которого училась сама, — Ивану Николаевичу Берсеневу. Толпы желающих попасть в студию при Театре имени Ленинского комсомола! Кто-то плакал, иные падали в обмороки… И голос Серафимы Бирман: «Не расстраивайтесь! Вас ждут фабрики и заводы!» Когда мы с братом увидели свои фамилии в списках зачисленных, пешком обошли всю столицу — как счастливые рванули от вокзала, так к нему и пришли обратно. И всю дорогу твердили: «Мы покорим Москву!» О самом процессе покорения рассказывать неохота — сто раз говорено. Потому что мы подавали надежды, весь театр принимал участие. Нас называли фаворитами Берсенева, и Иван Николаевич то и дело это подтверждал.
Сначала поселил прямо в красном уголке театра, и мы жили среди вымпелов и лысых гипсовых голов товарища Ленина. Позже через жену Маленкова, с коим Берсенев приятельствовал, нас устроили в комнатку общежития Московского энергетического института. В стране действовала голодная карточная система. Ивану Николаевичу как худруку выдавали талоны на бесплатные обеды в ЦДРИ. Он отдавал эти талоны нам с Леней, и мы ходили через день туда кушать. Татьяна Кирилловна Окуневская принесла подарок — хозяйственное мыло и кусочек земляничного, которое сейчас понюхай — наверное, вывернет... А тогда этот розовый микроскопический квадратик казался французскими духами... В театр привезли картошку для сотрудников. Студия, конечно, к этому никакого отношения не имела.
Валентина Серова полагавшиеся ей 8 килограммов отдала нам. Так и перебивались. Но студенты редко живут роскошно. Особенно с периферии, а мы с Леней были, конечно, село селом. Мама зашивала мешочек с крупой наглухо, чтобы не есть самим, потому что летом приедем мы с Ленькой и надо нас как-то откармливать. Мы были как две длинные бледные воши. Однажды на занятии физкультуры кульбит какой-то выполнили, рухнули на маты, а встать с них не смогли. Мы ж рослые оба, организм не успевал набирать необходимое… Родители жили тогда в Махачкале. В здешнем театре мы познакомились с Кешей Смоктуновским. Он настолько поразил меня своей игрой, что, не долго думая, я как бывалая будущая артистка пригласила его в Москву. «Да с таким талантом, как у тебя!..» — уверяла я. И Кеша приехал. Так в комнатке размером «боже, помоги втиснуть хоть маленький столик» между нашими с Леней двумя матрацами по-царски расположился Смоктуновский.
Я опекала его изо всех сил: возила по театрам, знакомила с разными людьми… Кеша всем нравился, но в штат его не брали. В конце концов притащила его к Софье Владимировне Гиацинтовой: «Выгоните полтеатра и возьмите Кешу! Он за них за всех отработает». И Кеша несколько лет за семь рублей в месяц выходил в массовке. Однажды от отчаяния он даже предложил мне выйти за него замуж. «Ты чокнулся?» — только и спросила я, потому как была страшно занята своей очередной безответной любовью. Спустя несколько лет Смоктуновский напишет мне на книге: «Сестра моя, я не знаю, что бы я делал, если бы не ты».
Если меня любовь настигла в школе, то брат, по-прежнему тихоня жуткая, с чувством припозднился.
