Я вместе с увязавшимися следом пуделями скакал по сугробам, но мама не отставала. Бежала за мной по всем дворам, нисколько не смущаясь своего непарадного вида, несмотря на то что ее знал весь район.
Так мы с ней, Сантой и Артемоном и носились по околотку, пока мама вконец не выбилась из сил. Тогда я с чувством выполненного долга на какой-то свалке расстался со своей ношей.
Мама держала на меня обиду очень долго. Два часа сидела в горячей ванне, приговаривая, что из-за бессердечного сына непременно схватит воспаление легких. Вот тогда я пожалею... Слава богу, обошлось...
— Интересно, хоть кого-то из ваших девушек мама все-таки одобряла?
— Первая, к которой мама отнеслась весьма лояльно, была моя подруга Оля Моховая (она теперь прекрасная артистка).
Однажды мама сделала ей очень неожиданное предложение.
...Как-то Оля, поругавшись с родителями, прибежала к нам и, рыдая у мамы на плече, попросила разрешения переночевать у нас. Мама сказала: «Ну, оставайся, конечно...» — «А можно у Антона в комнате?» Вопрос был без всякого подтекста: мы с Олей росли как брат и сестра и даже больше — были самыми что ни на есть закадычными друзьями. Мама в тот момент пила кофе. Она задумалась, сделала очередной глоток и ровным голосом сказала: «Олечка, если ты собираешься ночевать с моим сыном в одной комнате, тогда уж ложись с ним в одну постель. А то знаешь, все эти дружбы с девочками... Так много голубых сейчас развелось. Не хочу травмировать своего ребенка...» Оля так и застыла.
А мама спокойно продолжила пить кофе. Она была очень непосредственным человеком...
— Как же вы из хулиганов — и в артисты?
— Ну я же не только на улице пропадал. Ездил с мамой на гастроли и запах кулис впитал с малолетства. К тому же мы бывали в домах творчества ВТО — в Щелыкове, в Плесе, Мисхоре, в Рузе...
В домах творчества кто только не отдыхал! Помню Симонова, Яковлева, Табакова... С Антоном Табаковым мы часто играли в футбол и испытывали нервы его родителей, которым сто раз приходилось кричать в окно сыну: «Антон! Ужинать!..» Мы оборачивались оба и... в следующую секунду, забыв о стынущем ужине, с удовольствием разменивали пас.
А как Симонов-старший в Рузе выходил играть в теннис! Он был очень элегантен. Высокий, с густой седой шевелюрой, с крупным носом. Ему очень шли белая футболка, белые кроссовки, купленные в Америке, шикарные фирменные теннисные ракетки... Кстати, «Мерседес», на котором он приезжал в Рузу, был тоже белый. Это чудо немецкого автопрома приковывало к себе взгляды всех отдыхающих.
Помимо домов творчества существовал еще легендарный пионерлагерь ВТО «Русский лес». Какая там собиралась компания! Степа Михалков, Галя Ровенских, Алика Смехова, Миша Липкин (Миша впоследствии привел меня в театральную студию ДК ЗиЛа. Это был очень известный народный театр, из которого вышли Лановой, Носик и многие другие артисты. Именно ДК ЗиЛа стал моей первой сценой).
Однажды мама, возвращаясь с гастролей из Львова, привезла посылки мне и Алике — Вениамин Смехов тогда снимался во Львове в «Трех мушкетерах». У нас оказалось целых два ящика с бананами, апельсинами, колбасой! Как же мы гуляли тогда всем четвертым отрядом, сдабривая царскую трапезу купленным в деревне Шихово жутчайшим пойлом под названием «Золотая осень»...
После школы я честно отслужил в армии, а потом отправился поступать на факультет истории искусств в МГУ. Провалился. Надо было идти работать. Вскоре подвернулось место пожарного в Театре на Малой Бронной.
Работа была чудесная! По ночам я оставался в театре совершенно один.
Ночью на сцене театра горела одна-единственная лампочка ватт на шестьдесят, и когда я приводил какую-нибудь гостью, то сажал ее практически в темном зале, а сам на сцене, где когда-то репетировал Эфрос, в тусклом свете лампочки читал Маяковского и Пушкина...
Капитуляция была скорой и полной.
...В то время как я заботился о противопожарной безопасности в Театре на Малой Бронной, мои друзья Эдик Радзюкевич, Саша Жигалкин и Дима Марьянов уже успели год проучиться в «Щуке». И в какой-то момент я тоже решил поступать в театральный. Мое желание было вполне закономерным. Я даже сам удивился, почему не сделал этого раньше. Ведь в этом мире я был своим...
Но в «Щуку» меня не взяли. Кафедра разделилась: 5 на 4. Я читал стихи, басню и много пел. Ко мне подошла блистательный педагог Валентина Петровна Николаенко и сказала: «Антоша, хотите совет?
У вас определенно талант к пению. В Гнесинском училище на отделении актеров музыкального театра сейчас набирает экспериментальный курс Александр Каневский. Бегите туда сломя голову. Это — ваше...»
И я как был — в сандалиях на босу ногу, майке и фенечках — помчался в «Гнесинку». Там уже вовсю шел конкурс. Меня согласились послушать только в порядке исключения.
Я спел песню любимого Юрия Шевчука: «Эй, судьба, я номер твой набрал...» Комиссия, настроенная услышать Генделя, Глинку и Доницетти, мягко говоря, пребывала в состоянии шока.
Тем не менее меня зачислили.
Нонну я встретил, проучившись в «Гнесинке» четыре года.
Мы оба были студентами, когда решили жить вместе. Свадьба у нас тоже была студенческая.
Но сначала мы поехали в Одессу (мой любимый город, где с мамой и ее театром я не единожды бывал на гастролях) знакомиться с Нонниными родителями. А вернувшись, подали заявление в загс.
Праздновать решили в Щукинском, где я встретил Нонну.
Денег — кот наплакал. Я раздобыл в театре фрак, Нонна переделала в театральной мастерской свое белое платье — к нему приторочили длинную юбку-годе, и получился шикарный наряд! Когда мы купили обручальные кольца, выяснилось, что бюджет наш полностью израсходован.
