В конце концов врачи убедили, что лучше оставить все как есть — ведь о выздоровлении говорить, увы, не приходится, так пусть Терри доживет жизнь в месте, где о нем по крайней мере заботятся.
А весной 1984-го произошло страшное. Терри перелез через стену психушки, направился в сторону железнодорожной станции и положил голову на рельсы. По счастью, его спасли, оттащили в сторону путевые обходчики. Вырываясь и крича, что ему помешали, парень стал судорожно запихивать в рот пригоршни каких-то пилюль. В местном госпитале ему сделали экстренное промывание желудка и вернули обратно, но через две недели по всей Британии пронесся ужасный ураган, половину охраны психиатрической лечебницы отправили по домам, и Терри снова сбежал. Увы, на сей раз уже не нашлось никого, кто смог бы остановить поезд.
То, что осталось от тела брата, предпочли даже не показывать родным.
...Боуи встал, выпил в гостиной эспрессо, подошел к зеркалу и долго изучал свое отражение. Из зеркала на него пялился высокий худой господин с ежиком седых волос, одетый в дорогой халат. Он явно не пренебрегал походами к косметологу, а идеальный ряд неестественно белых зубов свидетельствовал о серьезных деньгах, оставленных у лучших дантистов, знаменитая «лошадиная улыбка» Боуи где-то в начале 90-х исчезла без следа. Но даже самый лучший гример не смог бы скрыть ужаса, который отпечатался на его лице после ночного кошмара.
Дело в том, что больше всего на свете Дэвид Боуи боялся сойти с ума.
Опасаться этого у него были все основания: к сожалению, их семья изобиловала самыми настоящими сумасшедшими. Младшая сестра матери, Уна, закончила жизнь в психушке с диагнозом «шизофрения». Другая мамина сестра, Вирджиния, всю жизнь страдала от приступов глубокой депрессии, третьей, Норе, в юности сделали лоботомию. Бабушка, неудачливая поэтесса, даже с некоторой гордостью сообщала всем и каждому, что не вполне в своем уме, дедушка всю жизнь упрямо выдумывал подробности того, как бесстрашно сражался на фронтах Первой мировой, хотя все знали: на войне он не был вовсе. У матери Дэвида часто случались нервные срывы, а истерики, которые она закатывала мужу по самым ничтожным поводам, слышала вся улица. Ну и еще... Терри.
Так что у Дэвида имелись все причины опасаться за собственный рассудок — простая теория вероятности подсказывала: остаться нормальным шансов у него гораздо меньше, чем стать постоянным пациентом психиатра.
Собственно, и рок-музыкой он занялся отчасти затем, чтобы не свихнуться — ему казалось, что громкие звуки, несущиеся из колонок, не позволят поселиться в голове всякой опасной дури. В Лондоне конца 50-х в каждом подвале репетировало не меньше дюжины групп, и найти единомышленников не составляло труда. Боуи не то чтобы замечательно пел или сочинял гениальные песни — зато он здорово держался на сцене. Крайне застенчивый и очень худой, он выпаливал в микрофон свои строчки, а во время проигрышей дудел в пластмассовый саксофон — выглядело это вполне мило. Правда, он был очень зажат и как-то уж слишком напуган... Никто не подозревал, что парень и вправду боится: боится, что в один прекрасный день откроет рот и скажет что-нибудь такое, за что санитары сразу упекут его в дурдом.
