Она прослужила в Театре сатиры более 60 лет и часто шутила: «60 лет в театре — это почти пожизненное заключение». Александр Ширвиндт каждый раз при встрече напоминал ей: «Старуха, ты с этим не тяни!» — намекая на ее 85-летний юбилей. «Я не прочь и 90-летний справить — сначала Елены, а потом и свой», — сказала как-то она... В этом году у Ольги Александровны Аросевой был бы 100-летний юбилей.
Александр Аросев-Каширин, племянник Ольги Аросевой
Жили-были три сестры: Наталья, Елена и Ольга, самая младшая. Счастливое детство девочек проходило на посольской вилле «Тереза» в Праге. На всю жизнь они запомнили зал приемов на первом этаже, где советский посол Александр Аросев в черном фраке принимал гостей, мраморную лестницу, закругленные окна в стиле модерн и садик вокруг виллы.
Чтобы не путаться, я буду маленьких сестер называть по имени: маму — Леной и тетю — Олей.
Из роддома Олю забирали отец и Вячеслав Молотов, они были друзьями еще с Казани, где учились в реальном училище. Счастливый папа записал девочку Варварой. Но через несколько дней по настоянию жены в метрике имя Варвара переправил на Ольгу.
Отец у девочек был невероятно заботливый, он обязательно приходил в спальню, чтобы поцеловать их на ночь и положить под подушку гостинец. Мамы с ними уже не было, она уехала строить свою новую жизнь...
Все три сестры Аросевы были абсолютно разными, и внешне, и по характеру. Отец их всегда одевал по-своему: Олю — в голубое, под цвет глаз, Лену — в красное. Они любили друг друга, их связывали необыкновенно близкие отношения, но ссоры между ними вспыхивали часто. Старшая сестра Наташа — очень спокойная, Лена была тихоней, ну а Оля — заводила и бандитка! Она была хоть и младше Лены на два года, сестру подавляла и ею командовала. Но они быстро мирились. Лена всегда говорила, что у Оли было два главных качества: смелость и в то же время нежность...
Это была не просто любовь, а какое-то «особенное единение душ», как где-то в интервью признавалась Оля. Она писала в своей книге: «В Праге впервые проснулся во мне ген театра». Даже любовь к театру у сестер была общей...
Рядом с виллой «Тереза» на Итальянской улочке стоял небольшой театр. Однажды туда из Германии привезли на гастроли «Трехгрошовую оперу» Брехта. И Аросев, заядлый театрал, повел маленьких дочек на этот спектакль, они были, конечно, в полном восторге.
Девочки под сильным впечатлением разрезали свои платья, вываляли их в пыли и отправились просить милостыню у церкви. Они пели песни на немецком языке и рассказывали грустную историю о своем сиротстве. Кто-то из посольства увидел это «выступление» и сообщил Александру Яковлевичу. Из-за этого чуть не разразился скандал! Дочери советского дипломата побираются на улице! Аросев был в отчаянии, не понимая, что это было просто первое театральное выступление...
Когда Аросевы вернулись в Москву, девочки пошли в немецкую школу на Кропоткинской улице. Они жили как принцессы, их возили на занятия на «роллс-ройсе». В квартире была большая терраса, зимой отец заливал там маленький каточек, чтобы они катались на коньках. Часто девочки бегали на каток в сад «Эрмитаж» со своими друзьями: Егорушкой Щукиным, сыном актера Бориса Щукина, и будущим спортивным комментатором Колей Озеровым.
Но внезапно счастливое детство закончилось — их отца арестовали. Наташа, будучи уже взрослой, жила отдельно, а девочек взяла к себе в коммуналку мама. Вот как поворачивается жизнь! Им, бедняжкам, пришлось осенью в Петровском парке собирать листья и набивать ими матрасы, чтобы спать на полу за шкафом.
— Война застала сестер в Москве?
— Они очень дружно жили. И решение остаться в Москве приняли вместе. Оле не было еще шестнадцати. Наталья ушла на фронт переводчиком. Их мама уехала в эвакуацию с семьей, оставив мешок сухарей и записку, где умоляла дочек приехать. Но они не послушались. Конечно, им было трудно и голодно жить одним в Москве. Они часто дежурили на крыше, гасили фугаски в ящиках с песком. Когда объявляли воздушную тревогу, Лена бегала со всеми прятаться в метро, а храбрая Оля оставалась ждать ее на скамейке у входа в подземку. Оля брала паспорт Лены и шла сдавать кровь, чтобы получить паек.
Вскоре Лена поступила в театральное училище, а Олю без аттестата не приняли. И она после восьмого класса стала учиться в цирковом училище, но все равно все мысли ее были о театре. Когда журналисты спрашивали ее, уже известную актрису, как она пришла в искусство, остроумно отвечала: «Ногами по проволоке! И до сих пор на ней хожу».
— Ольга Александровна рассказывала, что дважды спасла сестру...
— Это правда.
В один из дней Лену с ребятами из училища послали рыть окопы в Орловскую область, младшая сестра увязалась за ними. И вдруг их начали бомбить немцы. Причем Оля рассказывала, что мессершмит летел так низко, что она сумела рассмотреть лицо фашиста за штурвалом. «Он был молодой, светлоглазый, спокойно расстреливал в упор ребят. Около меня пули свистели так, что пыль взлетала, было очень страшно».
Они добежали до железнодорожного вокзала. Посредине площади стоял общественный туалет, Лена предложила: «А давайте спрячемся в туалет, вокзал будут бомбить, а его не тронут». Оля возразила: «Нет, лучше здесь в тепле помру, чем там в говне». А после налета выяснилось, что как раз этот туалет и разбомбили. Так благодаря Оле они остались живы. Спустя годы Театр сатиры поехал в Орловскую область на гастроли. Актриса Аросева вышла из поезда и увидела на площади вместо того самого туалета маленький бассейн...
Второй случай произошел в Москве. Лена с Олей жили на углу Дмитровки, в комнате подруги. Как-то возвращались с каких-то занятий. На улице Горького у Центрального телеграфа стояла большая очередь за изюмом. Лена обрадовалась: «Давай встанем в очередь, сахара по карточкам дают мало, а изюма все-таки не сто грамм, а двести». Но Оля схватила ее за руку и потащила прочь: «Нет, нам срочно нужно домой». Только они зашли в дом, как в эту очередь попала бомба...
— Сестры, несмотря на трудности, продолжали учиться?
— Да. И не только учиться. В Москве продолжали работать театры, и они смотрели спектакли с галерки. Встречаясь уже в последние годы, часто вспоминали, какие дивные пирожки с морковкой ели в буфете Театра Немировича-Данченко. Я знаю, что они дружили с Марией Бабановой, ведущей актрисой Театра Революции. Она приглашала девчонок в гости. Они сидели в ее гостиной за круглым столом и пили чай с сахаром. Сестры восхищались ее талантом, даже стригли челку, как у Бабановой.
Когда закончилась война, девочки чудом попали на салют в честь Победы на Красной площади. Оле было почти 20 лет, а Лене 22 года. На Красную площадь пробиться было невозможно, вся Москва стекалась туда. У Лены в группе был актер, очень высокий, с огромными ручищами. Он, вытянув их вперед, громко закричал: «Расступись! У меня руки в масле и мазуте!» А публика была красивая, все нарядно одетые. Услышав крик верзилы, все шарахнулись в стороны. И маленькая стайка студентов таким образом протиснулась на Красную площадь. Рядом с «Националем» было американское посольство. Его окна были распахнуты, на подоконниках, свесив ноги, сидели солдаты и с восторгом ждали, когда начнется салют.
Оля к тому времени уже была студенткой Московского городского театрального училища. Там учились знаменитые актеры Лидия Смирнова, Евгений Лебедев. Однокурсницей тети Оли была Вера Васильева, звезда фильма «Сказание о земле Сибирской». Кузя — так ласково прозвали ее однокурсники — была воплощением чистоты и непорочности: свежа, как роза, румяная, с ямочками на щеках. Тетя Оля в книге описывала эпизод, как она обсуждала в коридоре с однокурсниками, как получить для вечеринки водку по карточкам, а Вера в это время, проходя мимо, полюбопытствовала, о чем говорят. «Кузя, отойди, ради бога», — отогнали они ее, чтобы чистоты не нарушить. И самое удивительное, что потом тетя Оля вместе с Верой Васильевой проработали в Театре сатиры больше шестидесяти лет...
— А как сестры в разных городах оказались?
— После войны их разбросало по разным городам. Мама уехала в Брест-Литовск, а потом ее пригласили в Вильнюс в Русский театр, где она работала вместе с Элиной Быстрицкой, они приятельствовали всю жизнь. А уже в 1957 году известный режиссер Владычанский набирал новую труппу в Омский академический театр драмы. Борис Михайлович Каширин, мой папа, приехал туда по приглашению. Он в свое время окончил театральный институт в Киеве и работал в театре Леси Украинки вместе с Кириллом Лавровым, они всю жизнь дружили.
А тетя Оля после войны поехала в Ленинград и устроилась там в Театре комедии декоратором. Первой ролью ее была... корова. Тетя двигала ее, как заправский кукловод, невидимая зрителю. Роль была без слов, зато с мычанием. Но она знала все роли наизусть в спектаклях, которые шли в театре. По чистой случайности ей предложили заменить заболевшую актрису. Так во воле случая она стала играть на сцене.
Послевоенный Ленинград почти голодал. Помню, тетя мне рассказывала случай. «Идем с Акимовым по Невскому, очень хочется кушать. Он заходит в ресторан и спрашивает: «Щи у вас есть?» — «Да, щи есть, пожалуйста». — «А они с каперсами?» — «Нет, с каперсами нету». — «Ну тогда не надо! Ольга, пойдем искать щи там, где есть с каперсами».
В 50-е годы тетя Оля поступила в Театр сатиры. Остроумная, веселая и заводная, она считала себя актрисой именно этого театра и никакого другого...
И хотя сестры жили в разных городах, они общались, встречались. Когда я родился, тетя Оля прилетала в Омск. А мы с мамой и папой гостили у нее на даче во Внукове. Первые гастроли омского театра были в Малом театре в Москве. Родители всегда меня брали с собой. Нас встречали на вокзале все: Наташа, Ольга и их единоутробная сестра Галя. Есть фотография, где все сестры вместе, веселые, молодые...
Мне было годика три, но я запомнил, что тетя Оля — это очень значимый человек, она всегда всеми руководила. Но в то же время она была очень добрая и ласковая. Я так ее и называл — «тетьОль».
Тетя Оля с удовольствием принимала семью сестры, готовила, собирала веселые компании. Я хорошо помню застолья, где все взрослые пускались в воспоминания.
Она рассказывала, что их мама всегда гордилась, что Оля и Лена готовятся стать актрисами. Уже когда младшая играла на сцене Театра сатиры, с удовольствием ходила на все спектакли. Тетя Оля уговаривала ее не делать громких комментариев во время действия. Но едва начинался спектакль, как Ольга Вячеславовна тут же поворачивалась к соседям: «Вы не находите, что эта артистка очень похожа на меня? Посмотрите на мой профиль. Между прочим, это моя дочь!»
— А Елена Александровна ходила в Театр сатиры на спектакли сестры?
— Моя мама очень гордилась, что ее сестра такая известная актриса в Москве. У нас в семье постоянно смотрели «Кабачок «13 стульев», после каждой передачи сестры созванивались и обсуждали пани Монику.
Зрители очень полюбили ее пани Монику, и она тоже любила свою героиню. Она ей напоминала маму какими-то чертами. Например, Ольга Вячеславовна могла поддержать разговор о политике или техническом прогрессе, хотя ни о том, ни о другом не имела четкого представления.
Сестры постоянно общались, обсуждали свои успехи, гастроли, премьеры. Тетя Оля рассказывала сестре про непростые отношения с Плучеком, а мама — о новых ролях и проектах. У них параллельно шли творческие жизни, интересные, разноплановые.
— Сестры никогда не играли вместе на сцене?
— Единственный раз они вышли вдвоем на сцену во время юбилейного спектакля мамы в Омске. Играли в постановке «Через много лет...». Речь в пьесе шла про двух сестер, одна жила в провинции, а вторая приехала из Америки. Спектакль шел всего один раз. Они вышли на поклоны, держась за руки, это было очень трогательно. Тетя Оля потом сказала сестре: «Ты моя лучшая партнерша в этом спектакле!»
— Ольгу Аросеву многие в театре вспоминали как неиссякаемый источник энергии и радости...
— Ее обожали гримерши, костюмеры, вахтерши. Она сумками таскала в театр угощения. Шумная, энергичная, без анекдотов и веселых историй не обходилось и пяти минут. Она была дружна с Евгением Весником, Анатолием Папановым.
Папанов ее всегда утешал, если поругивали в какой-то статье: «Леленька, не обращай внимания, им же надо что-то писать, вот и пишут».
А когда у нее был тяжелый период с режиссером Плучеком, мог обнять за плечи и сказать: «Плюнь ты на все, поверь, все перемелется!» А сам про себя он всегда говорил: «Леленька, ты не смотри, что я хам, у меня в душе незабудки цветут».
Тетя Оля — человек принципиальный, никогда не смолчит. Михаил Державин называл ее «водородной бомбой», а Ширвиндт деликатно отмечал, что «характер у нее не сахар». Александр Анатольевич ставил для нее спектакль, они вместе играли на сцене. Он где-то сказал: «Несмотря на ее непростой характер, мы умудрились ни разу не поссориться. При своей красоте и обаянии это была необыкновенно стойкая дама со стальными мускулами».
Тетя Оля, когда у нее спрашивали: «Правда, что у вас такой характер?» — отвечала: «Ну что я буду про себя рассказывать, какой я замечательный, славный человек? Лично меня все устраивает, впрочем, как и людей, которые мне близки, с кем я общаюсь по велению души...»
В Театр сатиры на спектакли некоторые зрители ходили исключительно на Ольгу Аросеву и носили ей не только цветы, но и различные подарки. Весь театр по запаху понимал: если в коридоре пахнет едой, значит, почитатели ее таланта опять что-то съестное принесли. Чего только ей не тащили: от конфет и коньяка до борщей в банках и селедки. И все это большой компанией съедалось прямо в гримерке.
— А как вы общались, когда стали взрослым?
— Моя дочь Машенька сильно болела, и мы часто с ней и женой Леной прилетали в Москву. Тетя Оля помогала нам с устройством в клинику. Она это не афишировала нигде, делала от души ради маленькой Маши. И даже благотворительные концерты устраивала врачам к 8 Марта. Она брала с собой аккомпаниатора, Спартака Мишулина, Борю Рунге, и они выступали перед медперсоналом.
Помню, мы в очередной раз приехали в Москву, Машеньке было годика четыре. Тетя Оля пригласила нас в гости. Сидим на кухне, тетя Оля была в кимоно черного шелка, расписанном какими-то дивными птицами. Она только что вернулась из Таиланда. Вдруг звонок в дверь, и заходит актер Владимир Сошальский. Очень красивый, в широкополой шляпе, высокий, стройный и очень громогласный. Он сидел во главе стола и вспоминал смешные истории, как они с тетей Олей шли по улице Горького, а он нес матрас на голове. Все от них в испуге шарахались. Тетя Оля привезла из Таиланда концертные туфли, золотые, на маленьком каблуке. Они так поразили Машу, что она вцепилась в них, прижала к груди и возмущенно кричала, если кто-то пытался их у нее забрать: «Масины!» Потом тетя все время ей напоминала об этом, повторяя «Масины!», и добавляла: «Мася, держи крепче, не отпускай, это твое».
В 1997 году тетя Оля сказала решительно: «Все, Саша, хватит мотаться туда-сюда из Омска в Москву, пора переезжать». И она нам помогла перебраться в столицу. Мы купили квартиру рядом, буквально в пяти домах от нее. В начале нулевых она много работала и в театре, и в антрепризах, со Львом Дуровым и Спартаком Мишулиным много ездила по России. Машины у нас не было, и она подарила мне подержанную «таврию». Я на ней с удовольствием провожал ее и встречал.
Перед приездом она просила: «Сашуля, принеси мне недомашних пельмешек». Так она покупные пельмешки называла. Я ее встречал на вокзале, отвозил домой, мы варили пельмешки, ели картошечку с селедкой и засиживались допоздна. Тетя Оля рассказывала про все свои гастрольные приключения. Она жила в небольшой квартире, ни дорогой мебели, ни антиквариата. Даже ковер купила, когда моя мама, приехав из Омска, ее укорила: «Известная актриса, а ни единого ковра в доме нет...»
Тетя Оля всегда приглашала нас на премьеры и просто на спектакли. Спектакль «Как пришить старушку», где она играет Памелу, поставил специально для нее ее любимый Михаил Зонненштраль.
Это веселая, добрая, немного грустная история об одинокой старушке, в чей дом попадает рой мошенников, спасаясь от полиции. Такой божий одуванчик Памела сумела сохранить в жестком мире жизненную мудрость и любовь к людям.
Мы много раз были приглашены тетей Олей на этот спектакль. Менялись и уходили из жизни ее партнеры — Толя Гузенко, Евгений Графкин, на их роли пришли другие замечательные актеры — Федор Добронравов, Юрий Нифонтов. А Ольга Александровна продолжала жить в этой роли. И как-то раз мы пришли к ней на очередной спектакль в гримерку, она тихо сказала: «Четырехсотый». Мы не поняли. А оказалось, что она будет играть в четырехсотый раз этот спектакль.
Она очень любила в последнее время, чтобы мы с Леной провожали на ее спектакли. Мы приходили где-то за полчаса до начала и, пока ее гримировали и надевали парик, с ней болтали.
Потом мы провожали ее на сцену под руку. Занавес был закрыт, ей приносили чашку горячего чая, она продолжала нам рассказывать какие-то свои новости. Зал начинал заполняться. Сначала был легкий шорох, потом звук все плотнее, плотнее, наконец он перерастал в какой-то шум. И вдруг она говорила: «Так, все, хватит! Это уже моя публика, вам нужно идти в зал». И выпроваживала. Занавес открывался, она выходила на сцену, зал взрывался аплодисментами.
И вот один раз шел спектакль «Реквием по Радамесу», который поставил Роман Виктюк. А надо сказать, тетя Оля очень любила маринованные белые грибы. Мы принесли ей в гримерку банку грибов. В этом спектакле играли Елена Образцова и Вера Васильева. Я думал, что тетя Оля грибы домой заберет, а она на весь этот коридор кричит: «Елена, белые грибы маринованные!» И они с Образцовой начинают есть их из банки с таким удовольствием. Я даже испугался: не будут ли последствия? Актрисам же на сцену выходить. Но, слава богу, никаких эксцессов не произошло...
— А вы почему не продолжили актерскую династию?
— Я рос за кулисами. Но однажды украдкой посмотрел в зал, увидел море зрителей и испугался. Мои родители, ведущие актеры омского театра, мечтали, чтобы я стал театральным художником. И отдали меня в художественную школу, потому что я хорошо рисовал. Но я выбрал другую специальность и ушел в медицину. Мама переживала за меня, звонила тете Оле, та ее успокаивала: «У Саши есть детский опыт театрального закулисья, и он обязательно перерастет в творчество». Тетя Оля видела только мои детские рисунки, к сожалению, она не застала выставки моих работ как художника.
А моя дочь, Мария Каширина, окончила киношколу «Без границ», она училась на режиссера кино. И уже сняла несколько документальных фильмов. Вот он, тот самый «ген творчества», о котором всегда говорила тетя Оля. Завещание деда Александра Яковлевича, который писал: «Воспитывайте в себе творчество и передайте всем будущим поколениям своих детей, чтобы они тоже раскрывали себя в творчестве», выполнено...
— А вы бывали на даче во Внукове? В последние годы Ольга Александровна там жила...
— Тетя Оля всегда приглашала на свою любимую дачу. Я был маленьким и мало что помню. Запомнил дом, высокие деревья, запах хвои, незабудковые поляны. Сестры варили варенье из ягод, которые сами собрали, смеялись, было весело. Потом на территории дачи они собрали два лукошка белых грибов и жарили с картошкой.
Летом на участке тетя Оля накрывала длинный стол под навесом, рядом стоял мангал для шашлыков. На огромной доске висела вывеска, прикрепленная к двум деревьям. На ней было написано; «Кабачок «Ах, у дуба, ах, у ели». Она очень любила готовить и делала это мастерски. Даже выпустила книгу своих рецептов «Кулинарные путешествия».
Тетя Оля всегда была собачницей, у нее на даче жили «подкидыши». Первый пес был редкой породы леонбергер, по паспорту — Патрик, а сокращенно Патик. Патика принесли ей соседи. Тете Оле очень нравился маленький щенок, но потом он вырос в лошадь! Когда кто-то приезжал в гости, Патика торопились посадить на цепь: огромный пес кидался обниматься с гостем и мог запросто свалить его с ног. Однажды тетю Олю от радости завалил, она, падая, вывихнула плечо.
Оля баловала, закармливала Патика, а он целыми днями с остервенением гонялся вдоль забора и лаял на прохожих. Однажды лаял, лаял, вдруг затих. Тетя Оля пошла посмотреть, а Патик лежит и не дышит. Она его потом «похвалила» — «умер как интеллигент», то есть без хлопот.
Она очень по нему горевала и дала обещание: «Все! Больше собак у меня не будет!» Но как-то ее знакомая, врач скорой, привезла нового «подкидыша» породы колли. И тетя Оля называла его Колей.
Тетя очень гордилась своим цветником: флоксы, цветной горошек, розы. И среди всей этой красоты росла груша по имени Пани Моника...
Да, у нее не было мужа, детей, но зато были племянники, друзья. Тетю до последнего дня окружали люди, которые ее очень любили и старались помочь.
У нее было много друзей, она их всех любила, все они были разные, с кем-то они дружили на почве профессионального интереса, были еще друзья детства. Тетя Оля наслаждалась тем, что она актриса, что выходит на сцену, что нужна людям, что несет им удовольствие, и никогда ни о чем не жалела.
Она была страшным трудоголиком и работала до последнего дня. Так и говорила: «Мне необходимо работать. Это дает мне силы жить».
В 1999 году тетя Оля решила отвезти сестру в Карловы Вары, чтобы ее утешить. Мама потеряла горячо любимого мужа, моего папу, актера Омского драмтеатра Бориса Каширина.
Тетя Оля смешно описывала в книге, как они, едва поселившись в великолепном номере, с порога принялись спорить о политике. Старшая сестра придерживалась консервативных взглядов. Когда страсти накалились, она воскликнула: «Ты и твои единомышленники не только Россию погубили, ты еще и Егорушку Щукина у меня отбила!» Сестры весело засмеялись и обнялись.
По дороге из Карловых Вар они решили заехать в Праге на виллу «Тереза», где прошло их детство. Эта вилла была уже не посольством, там находилось отделение российского агентства печати «Новости».
Помню, как мама позвонила мне в Москву, чтобы поделиться своими впечатлениями. Она разговаривала из телефонного автомата, стоя на улице, а в это время девочка-цыганка вытащила у нее из сумочки все деньги. Мама была так увлечена рассказом, что ничего не заметила. Тетя Оля вначале рассердилась, но потом поняла, что Лена такая восторженная и рассеянная, и простила. Выдала ей маленькую сумму и строго-настрого наказала, чтобы сумочку она носила спереди...
Они потом в красках расписывали свое свидание с детством. Ворота виллы «Тереза» им открыл садовник. Он разрешил посмотреть здание. Это было как сон, сто раз виденный за эти годы. Все осталось в целости и сохранности. Те же ворота, та же мощеная дорожка, по которой они бежали в школу. Тот же фонтан, за которым прятались, когда играли в индейцев. И эти огромные дубовые двери в доме, и та же мраморная лестница... Раньше все это казалось огромным, сейчас как-то уменьшилось в размерах. Только две магнолии, которые стояли в саду, остались прежними.
Сестры сели в саду под магнолии, которые словно ждали их возвращения. Пошел дождик, садовник подарил им зонтик, а они так и остались сидеть, не в силах сдвинуться. Это была незабываемая поездка, которую подарила тетя Оля сестре.
На 85-летнем юбилее Ольги Аросевой в Театре сатиры был полный аншлаг. Царила очень теплая, душевная атмосфера. В зале сидели моя мама, я, Лена. Тетя Оля ее представила публике: «А это моя любимая сестра Лена!» Все дружно зааплодировали.
Тетя Оля мечтала отметить 90-летний юбилей: «Сначала сестры, потом свой...» Но, увы, она не дожила.
Когда мама в конце жизни переехала в Москву, сестры хоть и не могли видеться часто, уже плохо себя чувствовали, но зато постоянно часами разговаривали по телефону. Смеялись, хохотали, вспоминали детство, юность. А если у них были секретики, чтобы их никто не понял, переходили на немецкий, которым обе прекрасно владели. Так они всегда делали в их счастливом детстве...
Как жизнь двух талантливых сестер была связана между собой, так и в их уходе удивительным образом совпала магия чисел. Тетя Оля умерла 13 октября, в половине шестого вечера. А мама умерла через три года 13 августа в полшестого утра...
Пани Монику до сих пор не забывают, и на ее могиле всегда свежие цветы...
Юрий Нифонтов, артист Театра сатиры
В театр меня, как и Федора Викторовича Добронравова, позвал Александр Анатольевич Ширвиндт, который стал худруком. Аросева была центром театра. Первое впечатление, когда ты знакомился с Ольгой Аросевой, что это человек очень жесткий..
Моя жена, Юлия Пивень, уже работала в театре, у нее был ввод в спектакль, где играла Ольга Александровна. До этого мы только «здрасте, здрасте», и все. В театре традиция была: актер, который вводился в спектакль, отмечал ввод. Так как Юлечка сыграла, я накрыл стол для всех с угощением после спектакля.
А в это время я снимался у Алексея Юрьевича Германа в картине «Трудно быть богом». Так как мы снимали этот фильм в Чехии, разговор зашел про виллу «Тереза». Когда-то она была нашей собственностью, там находилось советское посольство. А так как папа Ольги Александровны был послом в Чехословакии, она жила на этой вилле маленькой. Аросева оживилась и стала рассказывать про свое детство, проведенное на вилле. Как она пела истопнику арию Полли из «Трехгрошовой оперы». Мы разговорились, появился какой-то теплый контакт, человеческий.
Потом заболел один наш артист в ее знаменитом спектакле «Как пришить старушку». Меня вызывает завтруппой и говорит, что мне надо ввестись. Первое время Ольга Александровна была со мной на «вы», она очень любила своих партнеров, и у нее было ощущение, что с уходом одного из них все пойдет не так. После каждого спектакля она очень жестко делала мне замечания.
Потом мы уехали на гастроли в Сибирь. На следующее утро после спектакля все спускаются на завтрак. Ольга Александровна сидит за столиком одна и вдруг предлагает: «Сядьте ко мне». Я сажусь. Она опять начинает делать мне замечания: это вы не сделали, и это не так. А пока я не выпью кофе и не покурю, мне тяжело разговаривать. И вдруг я в ответ дерзко отвечаю: «Между прочим, Ольга Александровна, вы не сказали это, это и это». Смотрю, весь зал ресторана, а там сидели только наши, замер, понимая, что сейчас будет буря. А Ольга Александровна неожиданно соглашается: «Да, правильно».
После этого случая она перешла со мной на «ты». Мы не просто стали общаться, а подружились. Мы с Федором Добронравовым, которого ввели после меня, во время спектакля позволяли себе импровизации, шутки, и она все это совершенно спокойно воспринимала. Мы с ним имели честь быть приглашенными к Аросевой на дачу на ее день рождения и просто так, в гости. Какую она солянку варила, какие салаты делала, готовила знаменитую клюковку!
Ольга Александровна была уже в летах, но все равно готовила сама, или, когда ей было невмоготу, готовили помощницы под ее руководством.
Она вообще была щедрым человеком на тепло, ласку, доброту. А жесткость была своего рода защитой от собственной мягкости. Хотя Ольга Александровна обожала похохмить, поддеть, разыграть, подколоть. Мы с Федей Добронравовым всегда ездили к ней на дачу во Внуково в день именин, но она была счастлива, если приезжали и без повода. Причем нам с Федькой в лицо говорила такие вещи, какие могла бы сказать только мать. Мы обижались, сглатывали, а потом понимали, что Ольга Александровна права. Помню, как она как-то кричала: «Вы с ума сошли, снимаетесь без выходных, погубите себя! Вам что, история Андрея не говорит о том, что так жить нельзя!» Очень за нас переживала.
Возможно, сложность ее характера объясняет трудная судьба. Ее детство прошло за границей. Потом был развод родителей, арест отца-дипломата. Я ей много рассказывал про свою бабушку, у нас в роду были Пушкин и Кочубей. Как-то летом приехали к ней на дачу. Сидим разговариваем. Говорю: «Ольга Александровна, бабушка мне делала салат, не помню, как он назывался только». Она спрашивает: «Это, это, это и это?» — «Да». — «Сейчас сделаю». И это был точно салат из детства моего. «Такое ощущение, что мы с тобой в одной детской воспитывались», — сказала Ольга Александровна. У меня предки по линии мамы дворянских кровей, и у Ольги Александровны мама тоже была из дворянской семьи.
Года три назад мы с женой поехали на Вербное воскресенье в храм, освятили вербу и решили позвонить Ольге Александровне. Она обрадовалась: «Приезжайте, сейчас солянки рыбной сварю». И это в 85 лет! Когда мы приехали, уже все было готово, а на столе стояла знаменитая клюковка, которую она делала каждый год.
Однажды мы с женой ехали на Вербное воскресенье по Новой Риге и купили в храме по дороге вербу. Я говорю: «Интересно, а у Ольги Александровны есть верба? Давай-ка я ей позвоню». Звоню: «У вас верба есть? Нет? Мы купили». Ольга Александровна тут же: «Приезжайте». И мы отправились во Внуково. Только подъехали, а она уже приготовила обед.
Ольга Александровна была безумно гостеприимна для тех, кого она хотела видеть. Кого не хотела, никогда и не видела. Она могла себе позволить эту роскошь — общаться с теми, с кем хотела. Она в этом плане была не дипломат. Помню, идем по коридору, навстречу актриса, которая уже лет семь как работает в театре. Вдруг Ольга Александровна ко мне поворачивается и спрашивает: «Это кто?» — «Да она с вами в спектакле одном даже играет!» — «Да? — удивляется она. — Они все на одно лицо, как недоделанные Барби». Аросева имела право, прожив такую жизнь, выбирать, с кем ей общаться.
После каждой «Старушки» мы собирались у нее в гримерке. Миша Зонненштраль, который поставил этот спектакль, придумал, что в конце мы в финале пьем по рюмке настоящую водку. И потом мы перебирались к Ольге Александровне в гримерку допивать бутылку. Это стало традицией. Заведующая гримерным цехом варила картошку, кто-то приносил селедочку, огурчики, сальце. И мы могли еще часа полтора-два сидеть. У нас у всех были свои места. Если вдруг кто-то из гостей, кто удостаивался чести быть приглашенным на посиделки с Ольгой Александровной, не дай бог, садился на стул Федора Викторовича или на мой, она сразу его сгоняла. К нам иногда и Александр Анатольевич заглядывал, если он задерживался вдруг в театре. Мы на самом деле очень дружили.
— Ольга Александровна умела обращаться с людьми, знала, на какую струну нажать у каждого?
— У нас тогда был директор Мамед Агаев, и Ольга Александровна была единственным человеком, имевшим над ним власть. «Мамедик, сделай так!» И он беспрекословно выполнял любую ее просьбу. Он ее боготворил, она для него была непререкаемый авторитет.
— У нее все-таки была сложная судьба в Театре сатиры.
— Понимаете, легкой судьбы у актеров не бывает. И мне, вообще, всегда казалось, что чем ярче и талантливее человек, тем сложнее его судьба, потому что это личность. Не может он быть бесхарактерным.
— Ольга Александровна была довольна своей актерской судьбой?
— Наверное, каждый актер мечтает о какой-то заветной роли. В последние годы она играла то, что хотела. У нее были мысли: и это сделать, и то сделать. Она что хотела, то и получала, потому что это была Аросева!
Как-то мы с Федором приехали к ней, когда она уже лежала дома, перестала есть. Но ради нас встала и даже поела. «Мы, наверное, поедем, — говорю я — а то вы устали». А она на прощание дает указание: «Вы скажите нашему завтруппой, что следующую «Старушку» я буду играть». Как и Александр Анатольевич Ширвиндт тоже за некоторое время до кончины сказал: «Я в апреле буду играть «Где мы??!...» Они такие были...
Мы с Федькой ехали тогда домой и просто молчали. И потом через несколько дней Ольга Александровна легла в больницу и уже не вышла. Конечно, ее уход — это конец большой эпохи Театра сатиры. Ее очень не хватает не только в театре, но и в жизни. Мы словно осиротели. К ней можно было прийти за любым советом...
Александр Олешко, артист театра и кино
Я знал Ольгу Александровну Аросеву с детства, как и всю прославленную труппу Театра сатиры, просто потому, что их часто показывали в телевизионных «Огоньках». Ну и, конечно, я ее знал по фильмам «Берегись автомобиля», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Трембита». Когда был студентом Театрального института имени Щукина, брал интервью у известных людей. Это было одновременно и хобби, и подработка.
Понимал, что это люди, которых нужно зафиксировать в памяти, успеть их о чем-то важном расспросить, потому что больше таких не будет. Нашел номер телефона Ольги Аросевой. Кстати, это было не так сложно, потому что, будучи студентом, я с огромной радостью бегал в Театр сатиры на спектакли, в которых блистала Ольга Александровна. В общем, меня уже знал администратор. Мне выдавали контрамарку на самое любимое место, я сидел в углублении в стене на самом высоком ярусе над зрительным залом за световыми приборами. Оттуда было видно и зал, и сцену — все как на ладони.
Самое интересное, что спустя какое-то время, когда Александр Анатольевич Ширвиндт начал руководить Театром сатиры, он сказал, что это углубление — его самое любимое место, потому что тебя никто не видит, зато ты видишь всех. И ему даже сделали мягкую сидушечку на стуле.
Одним словом, я решился и позвонил Ольге Александровне: «Можно взять у вас интервью?» Она ответила: «С удовольствием». Но мы не договорились о дате. Я решил, что в ближайшее время приду с диктофоном в театр. После спектакля на служебном входе стал ждать, когда выйдет Аросева. «Ольга Александровна, здрасте, вы сказали, что можно...» — «Молодой человек, — перебивает она. — Я только что три часа была на сцене, и ни о каком интервью речи быть не может. Вы должны запомнить, что после спектакля артист пустой».
Но потом она сжалилась над худым бледным студентом и сказала: «Ладно, давайте вот здесь присядем». Мы сели на какой-то ящик на служебном входе в закутке, и она минут сорок отвечала на мои вопросы...
Спустя три года я, уже выпускник Щукинского училища, показывался во все театры Москвы. И так получилось, что из 34 человек нас, учащихся на курсе, меня одного Константин Райкин пригласил в «Сатирикон», Олег Ефремов пригласил во МХАТ, велись разговоры о том, что я должен показываться в Театре Вахтангова. Но был показ, на который меня практически чуть ли не за ручку привел Александр Анатольевич Ширвиндт вместе с нашим педагогом Владимиром Владимировичем Ивановым. Это был Театр сатиры. И опять все повторилось — взяли с курса меня одного.
Я показывал отрывок «Пришел мужчина к женщине» и музыкальное наблюдение на Рашида Бейбутова. В общем, все смеялись — Плучек, Аросева, Зелинская. Те самые прославленные люди с экрана, которых я знал с детства, теперь на меня смотрели. И меня приняли в театр.
Александр Анатольевич Ширвиндт сказал мне: «Ты эксцентрик, ты наш, оставайся». И я остался в Театре сатиры. Меня все пугали тем, что Ольга Александровна человек жесткий и она только кажется доброй, нужно быть внимательным. Но я ни разу в жизни в свой адрес никакого резкого слова от нее не слышал. Напротив, она по-деловому спросила: «Петь умеешь?» — «Да». — «Танцевать умеешь?» — «Да». — «Все, будешь у нас играть». И пригласила меня в спектакль «Неаполь — город миллионеров». Они со Спартаком Мишулиным играли главные роли, а я играл их сына.
Во время репетиций Аросева и Мишулин упражнялись в остроумии, придумывая вариации моей фамилии — Ожежко, Орлежко, Палежко, Маркошко, Плешко, Лукошко, Картошко. На этих репетициях было очень много смешного, трогательного, мы каждый день встречались на сцене, что-то придумывали, хулиганили, а я наблюдал, как работают большие артисты. Это была великая школа...
У Аросевой был заведен ритуал: она приходила на репетицию самая первая, сидела в режуправлении с маленькой чашечкой кофе и сигареткой. Она была очень дисциплинированным человеком и в профессии, и в жизни.
Помню смешной случай. Как-то раз Ольга Александровна приснилась мне практически в неглиже. На следующий день на репетиции я почему-то решил ей об этом рассказать. «Здравствуйте, Ольга Александровна!» — «Привет, Окошко». — «Представляете, вы мне сегодня снились», — и честно рассказал, в каком виде она мне явилась во сне. Она, ничего не сказав, молча встала и пошла на сцену. Я, помню, себя корил: «Зачем я это сделал?» На следующий день она пришла на репетицию со своей книгой «Без грима» с дарственной надписью: «Дорогому Саше на память о совместной работе над «Неаполем». Желаю приятных сновидений. Твоя Оля. Целую». Это было очень смешно, трогательно, она всем про мой сон рассказала, все на сцене, конечно, смеялись.
Помню, как однажды ей поклонник подарил машину «бьюик» бирюзового цвета. И у нее появился водитель, который все время этот «бьюик» тряпочкой натирал до блеска. Как-то выходим после репетиции большой командой, она показывает на водителя и говорит: «Посмотрите, как этот человек трет «бьюик», мне кажется, он сотрет его с лица земли». Она была необычайно остроумной.
Я был очень смешливым, и порой это не очень хорошо на сцене, потому что если начинаю смеяться, то это видят и партнеры, и зрители. Но они со Спартаком Мишулиным так озорно играли, что просто невозможно было на сцене рядом стоять, и мы прыскали от смеха. Они внутри оставались до конца молодыми...
Однажды среди подарков от зрителей я обнаружил маленькую бутылочку и был в полной уверенности, что это духи. И когда меня пригласили на первую репетицию спектакля «Неаполь — город миллионеров», я решил, что это тот самый важный случай, потому что сейчас на сцене будут легендарные артисты. Я перед выходом из дома открыл эту фляжечку и вылил содержимое на руки, шею, на лицо. И когда понял, что это не туалетная вода, уже не было времени принимать душ. Это был то ли виски, то ли коньяк, причем ядрено-пахучий. И я с этой липкой шеей пошел на репетицию. Ужас заключался в том, что меня в спектакль взяли на место актера, который злоупотреблял спиртным.
И вот первая репетиция, мы все сидим за столом. Меня представляют как нового актера Театра сатиры. Начинают читать пьесу и вдруг чувствуют какой-то запах. Аросева смотрит на Спартака Мишулина и говорит: «Ты?» — «Оля, да ты что?» Дальше Аросева переводит глаза на Наталью Селезневу. «Селезень, ты?» — «Да бог с вами, Ольга Александровна». И так по кругу всех опросила. Все посмотрели на меня. Мне так было неловко, но пришлось им все рассказать. Все очень смеялись. Потом этот конфуз все время мне припоминали.
У Ольги Александровны еще была замечательная традиция — после спектакля «Как пришить старушку» приглашать к себе в грим-уборную. И это были дополнительные полтора часа общения после спектакля с той компанией, которая ей была интересна и близка, и теми артистами, с которыми она дружила. И обязательно вспоминали Михаила Зонненштраля, это был совершенно уникальный и актер, и режиссер, это была такая надежда Театра сатиры после Андрея Миронова. Зонненштраль ушел из жизни, и Аросева его все время вспоминала с горечью и благодарностью.
На этих посиделках я тоже несколько раз был, меня пригласили как молодого артиста, я видел, как они хохочут. Они очень любили жизнь, свой театр. Они понимали, что наделены особенными талантами, но никогда бы даже в страшном сне не назвали бы себя звездами. Они считали, что это пошло. Но при этом, конечно же, были любимцами многомиллионной страны: женщины одевались так, как одевались эти актрисы, мужчины старались шутить так, как эти актеры.
Какой интересный феномен. Она всегда была в центре внимания, у нее было множество романов, и при этом Ольга Александровна всегда говорила, что прожила всю жизнь в одиночестве. И она на самом закате жизни неоднократно говорила, что самой большой ее любовью был театр. Она могла репетировать по 24 часа...
Это, конечно, подарок судьбы — оказаться в самом начале своей творческой жизни в такой среде. Я вспоминаю об этом с благодарностью, иногда с тоской, потому что сейчас мало кто так умеет шутить. А у них чувство юмора было в сердце, в душе, в голове, помноженное на интеллект, на прочитанные книги, на интересные наблюдения. Они были цепки до каких-то интересных картинок в жизни, они коллекционировали походки.
У Ольги Аросевой был такой друг, замечательный актер Евгений Весник. Так вот Весник был коллекционером походок, и к нему многие актеры обращались, когда не могли придумать роль.
В общем, это люди, которые были наделены особенным каким-то калейдоскопом ярких красок, и мне радостно, что они меня тоже как-то выделили, заметили и я был согрет их добрым отношением. Спасибо им за радость и за то, что они были не похожи ни на кого.
На день рождения я подарил Ольге Александровне два больших браслета под золото, она как ребенок радовалась и все время этими браслетами на сцене звенела, когда переодевалась в красное платье. И она очень была кокетлива, и сама говорила, что ей нравится все время что-то менять в себе. А главный ее девиз был такой: все в жизни надо делать с удовольствием.
Она всегда прекрасно выглядела. И всем молодым актрисам советовала: «Красота на вазелине, сметане и чайных пакетиках, а не на этих ваших ботоксах».
В последний раз я встретился с Ольгой Александровной буквально за два месяца до ее ухода. Причем она себя очень плохо чувствовала. На телевидении снимали программу, посвященную Театру сатиры, и она не могла не прийти. После съемки попросила меня ее проводить до машины.
Она была человеком, у которого был свой почерк, и женский, и актерский. Она была человеком со своими тайнами. Она была человеком, который больше всего на свете любил театр, искусство...
На своем последнем юбилее Ольга Александровна под гром аплодисментов исполнила песенку с такими словами: «Я — актриса прошлых лет!» И это правда — таких уже нет и не будет...
