Анна Большова: «Сейчас я думаю: «Сколько упущено! Сколько надо было сказать Николаю Петровичу...»
«С одной стороны, Караченцов был невероятно демократичным, как бы свой парень, душа нараспашку. Я видела, как он общался с незнакомыми людьми, которые подходили к нему, чтобы поговорить, сфотографироваться на память. И он не отказывал в таких просьбах. Но при всей своей открытости, улыбчивости, доступности он очень четко, даже жестко ставил границу, за которую малознакомые люди не могли заходить. Границу, которая сдерживала любое панибратское отношение, бесцеремонность или беспардонность».
Долгие годы я воспринимала Караченцова через призму знаменитого спектакля «Юнона и Авось», где он играл графа Резанова — с моей стороны были юношеская любовь, обожание, восхищение. Да и потом этот романтический ореол не исчез...
Наше с Николаем Петровичем знакомство — сначала заочное — состоялось не в «Ленкоме», а в Театре Гоголя, куда меня взяли сразу после окончания ГИТИСа. Режиссер Александр Сергеевич Бордуков поставил там пьесу Аверкиева «Комедия о российском дворянине Фроле Скобееве и стольничьей Нардын-Нащокина дочери Аннушке», а коротко — «Комедия о Фроле Скобееве». Произведение малоизвестное, но выигрышное, и Бордуков поставил очень яркий, красивый спектакль (у меня там была роль второй героини, сестры главного героя).
После премьеры о постановке заговорили, в зале были аншлаги. А еще посмотреть новый спектакль приходили многие актеры и режиссеры. И вот однажды коллеги мне сказали, что сегодня в театр пришел Караченцов. Конечно, я очень волновалась: Николай Петрович, сам! Кумир! Звезда! Он снялся в десятках очень популярных картин — от «Белых Рос» и «Приключений Электроника» до «Человека с бульвара Капуцинов» и «Петербургских тайн». А в «Ленкоме» уже лет пятнадцать шел спектакль «Юнона и Авось». Могла ли я тогда подумать, что очень скоро выйду с ним на одну сцену в этой легендарной рок-опере?!
В «Ленком» я пришла 26 лет назад, в 1998 году. И чуть больше чем через год Марк Анатольевич Захаров ввел меня на Кончиту в «Юнону и Авось». Хотя мне даже в голову не приходила мысль претендовать на эту роль (на тот момент ее играла Инна Пиварс). Репетиций у меня практически не было, только танцевальные и вокальные. Причем на роль назначили двух исполнительниц, и я шла вторым номером. Но на прогоне перед вечерним спектаклем произошла беспрецедентная ситуация: Марк Анатольевич остановил репетицию и сказал: «Попросим Анну Леонидовну пройти с начала второго акта...» А вечером я уже играла Кончиту. И потом почти пять лет имела счастье работать в этом спектакле вместе с Николаем Петровичем. До того самого момента, как он попал в страшную автомобильную аварию...
Я ввелась в спектакль так быстро, так неожиданно, что первое время думала только о том, как четко сыграть рисунок роли, везде успеть, не упасть. И Караченцов понимал, как мне было непросто. Перед поклонами он всегда обнимал меня и говорил «Спасибо!» Это был некий ритуал, традиция. Прошло время, и на каком-то спектакле это «спасибо» прозвучало как-то по-иному, очень тепло, искренне. И я поняла: «Слава богу, Караченцов меня принял, принял мою Кончиту...»
У Николая Петровича был день рождения. И мне очень хотелось сделать ему какой-то «теплый» подарок. Денег на что-то дорогое, конечно, не было, и я голову сломала, придумывая что-то личное, «адресное»... Дома я как-то наткнулась на длинную шерстяную голубую нитку. И вот перед театром решила еще поискать подарок Петровичу, зашла на Тверской в один магазин и увидела там очень красивый и мягкий темно-голубой шарф. И поняла: «Оно! У меня же есть подходящая нитка!» И вышила на шарфе строчку из романса «Ты меня на рассвете разбудишь», который звучит в «Юноне и Авось»: «Заслонивши тебя от простуды». Самое удивительное, что голубой нити хватило ровно на эти слова и многоточие. По-моему, Петрович был тронут...
Играть с Николаем Петровичем было большим наслаждением. Он обладал колоссальной энергией, на сцене существовал «на пределе» — такая полная, тотальная актерская отдача. И в жанре, где сочетается драматическое искусство, вокал и танец, в этом сложнейшем способе существования на сцене Караченцов был просто недосягаем, да и остался таковым. Очень мало артистов, которые могут так убедительно и органично существовать в стилистике музыкального спектакля...
С одной стороны, Караченцов был невероятно демократичным, как бы свой парень, душа нараспашку. Я видела, как он общался с незнакомыми людьми, которые подходили к нему, чтобы поговорить, сфотографироваться на память. И он не отказывал в таких просьбах. Но при всей своей открытости, улыбчивости, доступности он очень четко, даже жестко ставил границу, за которую малознакомые люди не могли заходить. Границу, которая сдерживала любое панибратское отношение, бесцеремонность или беспардонность.
Бешеная энергетика проявлялась у Николая Петровича не только на сцене, но и в жизни. Он жил в совершенно колоссальном ритме — спектакли, бесконечные съемки, концерты, записи песен, телепрограмм. Он буквально вбегал в театр. И точно так же, вихрем, выбегал из него. Чтобы везде успевать, всегда быть на связи, он одним из первых в театре приобрел мобильный телефон. И одним из первых начал носить «ухо» — наушник для блютуса. Не раз можно было увидеть такую картину: у служебного входа в театр прохаживается народный артист России с папиросой «Прима» в зубах (другие он не курил) и сам с собой оживленно разговаривает. А это он по телефону общался...
Думаю, весь этот бешеный ритм, нескончаемая работа были ему нужны, потому что он при всей своей безумной популярности и востребованности чувствовал в себе очень большой нерастраченный творческий ресурс. Так часто бывает у актеров. Не забуду слова Андрея Леонова: «Отец очень переживал, что прослужил в «Ленкоме» много лет, а сыграл всего семь ролей». И у Олега Ивановича Янковского был долгий период с отсутствием театральных премьер. Понятно, что невозможно обеспечивать новой работой всех артистов, когда в труппе столько звездных имен, а за сезон выпускается одна постановка. Николай Петрович был очень любим и востребован, и его талант находил выход где-то на стороне, в другой форме: постоянных съемках, концертах, озвучке...
Мы вместе снимались в самом начале 2000-х. Это был сериал Аллы Ильиничны Суриковой «Идеальная пара». Главных героев играли Алла Клюка и Александр Балуев, Николай Петрович играл роль директора какой-то базы. А у меня, совсем молодой артистки, был эпизод, где играла... проститутку. Я жутко комплексовала. Мне казалось, что мои знакомые и знаменитые коллеги по театру будут ко мне хуже относиться из-за того, что я появлюсь в таком образе.
Сижу расстроенная в гостиничном номере, который использовали как костюмерную (эту сцену снимали в огромном отеле на Смоленской площади). Входит Николай Петрович — он был уже одет для роли в спортивный костюм. Увидел мое расстроенное лицо и спрашивает: «Что случилось?!» Делюсь своими переживаниями: мол, ну почему проститутка, я же не такая... А он даже засмеялся: «Ты что, мать, это же роль, это же кино, это не ты!» В общем, убедил начинающую артистку. Кстати, одета моя героиня была вполне прилично, обошлись даже без голых ног: колготки, комбинация, сверху халатик — верх целомудрия. Прошло несколько лет, Алла Ильинична Сурикова пришла к нам в «Ленком» на юбилейную «Юнону». И после спектакля за кулисами сказала мне: «На съемках я голову сломала, как тебя прикрыть, а ты вот чего выделываешь!»
Как-то я поделилась с Николаем Петровичем своими переживаниями по поводу проб — как трудно они мне даются, как нервничаю, как зажимаюсь. А он говорит: «Это ты зря! Я пробы люблю. Это прекрасная возможность похулиганить, попробовать что-то новое. Надо подходить к этому делу легко, безответственно!» Эти слова мне запали. И я чем дальше, тем больше стала получать от кастингов удовольствие, руководствуясь принципом: «Что я теряю? В худшем случае так и останусь без роли, зато попробую что-то новое. Это дает внутреннюю свободу...» Теперь иногда повторяю этот совет Николая Петровича молодым артистам...
Время летит стремительно. Вы знаете, задним умом мы все такие умные! И сейчас я думаю: «Сколько упущено! Сколько надо было сказать Николаю Петровичу, сколько у него спросить, узнать». Но всегда было как-то неловко приставать со своими вопросами, не хотелось навязываться, беспокоить. Теперь я жалею, кусаю локти...
