Рудика волновал важный вопрос: что ему делать дальше? Танцевать он уже не мог, без сцены жить тоже не мог... Был момент, когда он даже захотел вернуться в Советский Союз. Рассказывал, что в свое время приходил в Англии к нашему послу, интересовался, посадят ли его на родине. Посол ответил, что не посадят, но танцевать придется, образно говоря, если не в Магадане, то в Сибири. Рудик сказал, что согласен только на Мариинский театр или Большой. Нет, это не удастся, — был ответ. Через какое-то время Рудик снова пришел. Посол через секретаря спросил: его условия не изменились? Рудик сказал нет. Так его даже не приняли.
Когда Наташа Макарова перебежала на Запад и станцевала с Рудиком, она сказала:
— Рудик, ты стал танцевать как они!
А он ответил:
— Я танцую — как Я!
Когда его спросили, где бы он хотел больше всего танцевать — в Париже, Лондоне, Вене, Нуреев ответил: все сцены мира великолепны, везде я хотел бы танцевать, но больше всего — в бело-голубом ленинградском театре. От этих слов сердце щемит, так жалко Рудика, он был привязан к Ленинграду, Мариинскому, и годы на чужбине не ослабили этой привязанности, он всегда тосковал по родине, хотя в многочисленных интервью часто говорил противоположное...
Мы до утра обсуждали его планы на будущее, Рудик говорил о своем увлечении дирижированием, о возможности создать собственный театр в Петербурге. Он думал, что когда уже не сможет танцевать, будет дирижером. Как-то, еще в Питере, мы с ним пошли в Малый оперный театр. Шел балет «Щелкунчик». Я заметила, что Рудик смотрел не на сцену, а на дирижера, и руками повторял все его движения.
Когда мы прощались, он попросил: «Сделай так, чтобы я стал директором Михайловского театра, позвони Собчаку!» Они были знакомы. Я выполнила его просьбу и позвонила Анатолию Александровичу. «Да ради бога! Мы готовы даже дать ему собственный театр на Каменном острове. Но пусть он вначале поправится», — сказал Собчак. Я передала эти слова Рудику.
В 1992 году он у нас дома на Чайковского праздновал последний свой день рождения. Это было семнадцатого марта. Перед этим на гастролях в Казани, где Рудик дирижировал сюитой из балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта», простудился, был очень слаб, но держался мужественно. Каждые пять минут звонил телефон — друзья и поклонники со всего мира поздравляли его. Видно было, что он очень этим горд. Только под конец вечера вдруг вышел из-за стола и прилег на диванчик в передней. Я старалась быть веселой, делала вид, что ничего не замечаю. Однажды мама его спросила:
