Мы поехали вместе. Ждала его около аудитории, где он показывался. Вдруг в коридор вышел Анатолий Владимирович Ромашин, заметил меня: «А это кто такая, что за девочка? А ну-ка, зайди!» Я зашла, что-то прочитала, еще сыграла на пианино и спела. Ромашин заявил:
— Я ее беру!
— Куда, у нас полно девочек?! — подняла бровь преподаватель по актерскому мастерству.
Однако он настоял. Так что во ВГИК я попала совсем не благодаря мужу. Вернулись домой, забрали документы, стали учиться в Москве сразу на втором курсе.
Я забеременела. Что делать?! Меня же только приняли в институт. Аборт. Мучительно и страшно было делать выбор, но я все-таки поехала в Кишинев. Муж отпустил с легким сердцем: «Давай, все нормально». Договорилась с врачами, в ожидании назначенного времени лежала в кровати, смотрела на голубое небо в окне. И вдруг пришло осознание: сейчас Бог дает мне ребенка. Потом я буду просить, молить об этом на коленях, и кто знает, получу ли? Я же видела, как бедные женщины ходят к святым источникам, молятся чудотворным образам, но ничего не происходит. И поняла, что не могу. Не могу этого сделать. Вернулась в Москву беременной.
По окончании второго курса я с Георге и Колей Вороновским, тоже новобранцем, сыграла прекрасный мини-спектакль по пьесе Аверченко. Такой маленький получасовой спектакль на троих — два красавца и я. В зале сидели педагоги — Джигарханян, Бондарчук, завкафедрой актерского мастерства Баталов. Мне было плохо, мучил страшнейший токсикоз, но я собралась. Помню, как меня ругала преподавательница по речи за то, что пропускала много занятий, а тут она ко мне подошла и похвалила: «Оказывается, ты настоящая актриса!» У Грыу случился тогда тот редкий период, когда тот совсем не пил. Правда, он в такие моменты становился тусклым, обесточенным. Несчастным каким-то.
— Это плохая наследственность?
— Не знаю. Я была у него в деревне, видела, как они жили. Его мама тогда на меня посмотрела и сказала: «Бедная девочка!» Она знала своего сына, понимала, что ничем хорошим это не закончится.
Осенью начались занятия, я носила широкую одежду, которая скрывала живот. Педагоги объявили: «Сейчас будем распределять роли. Мы планируем ставить «Моего бедного Марата». Ко мне подошел один из преподавателей и радостно сообщил, что берет меня на главную роль. И тут Лянка в животе — ду-дух! — толкнулась: «Скажи им! Я здесь!»
— Я, наверное, не смогу участвовать в спектаклях.
— Это почему же?
— В декабре должна родить.
Все притихли. Видели бы вы их лица! Никто не любит беременных актрис на курсе.
— Где рожали?
— Рожала я очень интересно! На седьмом месяце в первый раз пришла в женскую консультацию: все-таки стоило посмотреть, все ли со мной в порядке. Врачи накинулись: где вы были столько месяцев? Проснулись? Ко мне в общежитие стала регулярно приходить медсестра: «Вы помните, что должны прийти на плановый осмотр?» И однажды я явилась к ним сама: показалось, что пора. Врачи очень удивились, обычно все тянут до последнего, если нет патологий.
И опять чудо. Меня отвезли в один из двух экспериментальных родильных домов Москвы, на «Бабушкинской», и положили в палату с еще двумя пациентками на сохранении. В наш особенный роддом пускали родственников. Небывалое дело для роддомов! К моим соседкам постоянно приходили мужья, родственники, приносили всякие вкусности, красную икру, деликатесы, а они меня подкармливали. Георгий ко мне приехал только один раз. Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, неловко молчали, и было видно, что это его тяготит и хочется скорее уйти.
Неделю я отдыхала, набираясь сил, слушая рассказы про роды, боль, осложнения, и понимала, что скоро моя жизнь станет другой навсегда. В один прекрасный день отошли воды. Лянка просилась на выход. Меня переместили в родильное отделение, положили в отдельный бокс, вкололи препарат. Начались схватки. Появилась боль, но я решила не кричать, терпеть. Вспомнила плакат на стенах женской консультации, где описывалась специальная дыхательная гимнастика, подумала: зачем мне как-то дышать, лучше я стану петь, это дыхание еще лучше.
