Кто знает, может, в конце концов он и сдался бы. Восстановился в юридическом институте, откуда ушел после второго курса. Если бы не родители. Вернувшись после очередной неудачи, Жора неизменно слышал: «Сынок, не расстраивайся! Занимаешься в студии Дома офицеров — и занимайся! Делай то, к чему лежит душа, мы тебя прокормим».
Мария Сергеевна и Иван Григорьевич единственного ребенка не просто любили — он был для них смыслом жизни. В шесть лет Бурковы своего Жору чуть не потеряли. Сын заболел брюшным тифом в такой тяжелой форме, что началось заражение крови. Его перевели в палату для умирающих. Выжил Жора только благодаря маме, которая забрала его из больницы и на протяжении нескольких месяцев выхаживала травами, прополисом и медовыми обертываниями.
Разрешая взрослому сыну заниматься «тем, к чему лежит душа», родители вряд ли понимали, как он талантлив, и уж точно не строили планов насчет его будущей известности. Просто хотели видеть своего Жорика счастливым, а он без сцены этого счастья не представлял.
Целыми днями Бурков-младший просиживал в библиотеке, а вечером шел в Дом офицеров на репетицию. Пробирался дворами и тихими улочками, опасаясь столкнуться с милиционером. Однажды, когда Жора был уже известным актером, его пригласили принять участие в концерте, посвященном юбилею МВД. Собираю мужа на выступление и вдруг замечаю — что-то не так.
— Ты чего волнуешься? Не премьера ведь, не сложный спектакль...
— Я не волнуюсь, а боюсь. Это привет из молодости, когда в любой момент мог загреметь по статье «тунеядство». До сих пор как увижу милиционера, начинает противно сосать под ложечкой, а тут их будет полный зал. Представляешь: пять тысяч зрителей — и все милиционеры!
Первой большой работой Жоры в театре стала роль... Маяковского. Сыграл он ее в «храме Мельпомены» Березников — города в Пермском крае. Поначалу образ глашатая революции был отписан другому актеру. Жора пошел к худруку:
— Посмотрите меня в главной роли — я придумал грим, подготовил отрывок.
Тот всплеснул руками:
— Жорик, ты в зеркало себя видел? Ну какой из тебя Маяковский! Я, конечно, тебя люблю, но не до такой же степени!
Надо хорошо знать Жору, чтобы понять, как тяжело ему было просить за себя. Хлопотать о гонорарах, квартирах, званиях Бурков не научился до конца жизни. Но когда ему не давали играть, он, поборов природную стеснительность, мог быть настойчивым. Недели две ходил за березниковским «мэтром» по пятам, пока наконец не услышал: «Ладно. Показывай своего Маяковского».
