Через два месяца выпустили спектакль. Я проснулась знаменитой... в стенах театра. Папа пришел посмотреть. Он появился в гримерке и поглядел как-то пристально, словно в первый раз увидел: «А ты знаешь, очень хорошо». Принял меня как актрису...
Так вот, продолжаю про своего американского мужа. В один из премьерных вечеров и зашел ко мне Питер Вульф с охапкой цветов. Он учился по обмену в МГУ, до этого преподавал английскую литературу в штате Миссури. Старше меня на двадцать два года. Вышла за него замуж очень быстро. Теперь даже кажется, что сделала это назло — уж слишком на меня давили родители.
Мой жених сидит в гостиной и ждет, когда мы поедем расписываться. В это время мы с папой выясняем отношения на кухне: он встал передо мной на колени и умолял не выходить замуж. А мне уже за тридцать, я в разводе и имею право решать свою судьбу. Папа плакал, когда мы уходили в ЗАГС. Его ужасала мысль, что единственная дочь уедет от них навсегда. И куда? В Америку!
Он всегда был патриотом. И потом, это могло отразиться на его карьере: заместитель секретаря парторганизации, ректор Щукинского училища, ветеран Великой Отечественной войны. До меня был в нашей семье прецедент: его родная сестра эмигрировала в США. Папа попросил ее выехать из страны под фамилией мужа и потом не общался с ней десять лет. А тут родная дочь такую свинью подкладывает! Не думает об отце!
Этот брак, можно сказать, начинался как мой протест, а стал легкомысленной глупостью. Новоиспеченный муж уехал в Америку и ждал меня там. А у меня жизнь бурлит в Театре сатиры, веселые актерские компании, новый роман. Если признаться честно, я уже и забыла о Питере. Когда наконец прилетела к мужу в Сент-Луис, оказалось, что он страшный зануда. Десять раз пожалела о своей ошибке. Вечером мы пошли в театр и там рассорились окончательно. Я заявила, что улетаю к тете в Нью-Йорк. В сердцах Питер дал мне пинка под зад. Это стало окончательной точкой. А папа был несказанно рад возвращению «блудной дочери». Но рано он радовался...
Мое третье замужество послужило детонатором в наших с отцом отношениях. Не то чтобы папа не принял Буча вообще. Но все было не так, как он хотел, а сделать ничего не мог: когда я выходила замуж, была уже беременна. В конце концов, мне тридцать девять лет, он не мог запретить, и это его страшно раздражало.
Папа видел, что на этот раз все серьезно. Мой возможный отъезд из страны, вернее вторая его попытка, был очень большой драмой. Отец хотел, чтобы мы жили одной семьей. Мама, как всегда, была солидарна с отцом, но она любила меня, желала счастья. Я всегда пыталась балансировать между родителями, брала то одну, то другую сторону. Это удавалось до какой-то поры...
