В театре папа все-таки сыграл главную роль в «Двух веронцах». Это был успех. А «Западню» с его участием я смотрела маленькой, сидя в директорской ложе. Спектакль этот поставил папин близкий друг Владимир Георгиевич Шлезингер. Они дружили с детского сада, где занимались в группе немецкого языка. Шлезингер поставил и «Мещанина во дворянстве», где Этуш тоже играл главную роль. Шлезик его разбавлял: папа был пессимистом, а тот легким, смешным. Шутил так, что можно было сойти с ума. Мы часто отдыхали вместе. Они придумали забавные обращения друг к другу: папа был Главнокомандующим, а Шлезик — Младшим сержантом. Вовулька-маленький и Вовулька-большой дружили всю жизнь...
В нашей семье папино слово было законом! Он был богом, непререкаемым авторитетом. Дома у нас царил домострой — все решал отец. Если я обращалась к маме даже по малейшему поводу, она отсылала к нему: «Спроси у папы. Как папа скажет. Как папа решит».
Ему хотелось, чтобы я больше читала, а я как могла отлынивала. Отец стыдил: «Рая, ты же общаешься с тетей Юлией Борисовой, дядей Мишей Ульяновым, скажи, как ты можешь с ними разговаривать, если в глаза не видела «Ревизора» Гоголя?!»
Перед завтраком папа всякий раз проверял: я должна была рассказать несколько страниц из прочитанной книги. Помню, в один из дней мне было интереснее печь сырники, чем читать «Всадника без головы». Сырники получились необычайно пышными и румяными. «Папа так растрогается, — обрадовалась я, — что не заметит, что не выполнила задания». Но он, едва войдя на кухню, тут же спросил:
— А ты читала книгу?
— Да...
— Хорошо, — папа налил себе чаю. — А теперь начинай.
Я стала мямлить, пыталась тянуть время. Папа перестал со мной разговаривать. Он считал, что так меня наказывает. Это могло длиться сколько угодно времени. Как-то гуляем с няней, он подходит к нам, а я поворачиваюсь к нему спиной. «Не могли бы вы нас помирить?» — просит он няню.
Папа был совершенно беспомощным в быту. Без Ниночки в квартире как в диком лесу оказывался. Даже чайник не умел вскипятить. Сборы в театр были похожи на священнодействие: под костюм подбирались носки, под носки платочек в кармашек пиджака, рубашка и галстук. Ответственной за это была мама. Она сама все утюжила, стирала, крахмалила. И не дай бог, если какая-то соринка обнаруживалась на папином рукаве.
«Где мои желтые ботинки?!» — гром и молнии с утра. У меня начинался столбняк, когда я слышала папин крик. Но придраться к жене было практически невозможно. Наша квартира напоминала большую операционную — настолько было чисто. Все пространство в родительском шкафу занимали многочисленные костюмы отца. Мамины платья скромно висели в самом углу. Она любила наряжаться, но больше любила наряжать папу.