Папа, Игорь Дмитриевич, был принят бабушкой и дедушкой благосклонно: высокий, умный, веселый, красивый, да еще играл на гитаре и пел. Ну какая теща устоит?! Родители мои познакомились в стройотряде в Коми, где мама была врачом у студентов авиационного института. Она всегда имела активную жизненную позицию и свято верила в идеалы того времени. Уже в восемнадцать лет ее, работавшую на сорока двух ткацких станках (прямо как Любовь Орлова в фильме «Светлый путь», эта звезда — мамин ориентир), коммунисты фабрики «Возрождение» приняли в свои ряды. В институте мама была комсомольским секретарем на курсе и главным организатором вечеринок в студенческом общежитии. Лидером становилась везде, в том числе и в нашей семье, последнее слово всегда было за ней.
Я появилась на свет в съемной коммунальной квартире в Кронштадте, родители называли меня Бриллиантиком — так я им была дорога. А моя сестра Аня родилась уже в двухкомнатной квартире в Питере, которую папа к тому времени купил. Жили мы скромно. Мама работала с утра до вечера, папа учился в аспирантуре, и мы росли в яслях и детсадах. Потом папа занялся бизнесом, но все равно богачами не стали: у родителей были другие приоритеты. Вечно с сестрой донашивали вещи за детьми их друзей, а все деньги мама тратила на путешествия и наше образование. У меня не было красивого пенала или рюкзачка, зато в пять лет я уже побывала у Эйфелевой башни и в римском Колизее. Честно скажу: в этом возрасте трудно было оценить, как это здорово — поездки выматывали.
После рождения сестры с меня уже был спрос как со старшей. Мама считала, что чем раньше пойду учиться, тем лучше, поэтому отдала меня в пять лет в лучшую на тот момент платную питерскую школу. Чтобы туда поступить, я с трех лет занималась английским, потом к нему добавился немецкий. Одноклассники были старше меня на два года — физически трудно было за ними угнаться. Мама по вечерам стояла над душой, пока не сделаю все уроки. До сих пор помню, как рыдала над тетрадкой, не в силах разобраться, как правильно пишется одно слово, а она требовала: «Оля, давай, что тут непонятного?!» Тогда столько приходилось писать, что у меня на пальце появился бугорок — «трудовая мозоль». Потом мама признала: «Я сократила тебе детство».
