Но вернусь к своему рассказу. В деревню тогда пустыми не ездили — Лариса волокла неподъемные мешки и чемоданы продуктов. Сначала нам пришлось тягать их на поезд, потом на автобус. В Авдотьинке нас встретила Ларисина родня — чудесные простые люди. Остановились мы в доме сестры ее отца тети Сани. (Через несколько лет, когда им с Андреем захочется заиметь деревенский дом, Лариса попытается его отсудить, но из затеи ничего не выйдет.) В Авдотьинке я впервые увидела Ларисину маму Анну Семеновну. Немногословную, тихую русскую женщину, которая прекрасно шила, причем не только роскошные платья Ларисе, но и изысканные костюмы Андрею.
До сих пор вижу ее склонившейся над шитьем в огромных очках-линзах (кстати, она пережила Ларису и умерла чуть ли не в сто лет). Там же я еще застала отца Ларисы, рабочего, уже тяжело больного. Красивый старик сидел в постели обложенный подушками, так как его душила водянка. Таким образом я познакомилась с семейством Егоркиных, которое также оказалось овеянным Ларисиными легендами. То она рассказывала о невероятном романе Анны Семеновны с каким-то адмиралом, являющимся ее кровным отцом, то о купеческих корнях семьи, владевшей когда-то колбасными фабриками...
Надо сказать, родная сестра Ларисы, Антонина Павловна Найденова, в корне от нее отличалась. Это была скромная, работящая, обаятельная женщина, служившая после гибели в Афганистане мужа-инженера в актерском отделе «Мосфильма». Это она привела Ларису на студию. Антонина Павловна растила двоих сыновей. Младший, Алексей, стал потом кинооператором, старший, Сергей, — архитектором и моим первым мужем. Кстати, я с большим удовлетворением отметила, что недавно появился новый кинооператор, сын Алеши Андрей Найденов, который снимает сейчас очень заметные работы, в том числе с Вырыпаевым.
Скоро в Авдотьинку и впрямь заявился сам Тарковский, обожавший деревенскую жизнь. Лариса сняла ему и себе верандочку напротив жилища тети Сани. Моим главным другом и доверенным лицом стал в чудесной деревенской глуши Ларисин племянник Сережа. На завалинке перед домом я делилась с ним своим незадавшимся романом с Волковым. Слово за слово, но чем-то я ему приглянулась. Он потом мне писал, подшучивая: «Помню, как ты выходила в желтом халатике к нашей Вонючке, сжимая под мышкой томик с «Анной Карениной».
Вонючкой мы называли протекавшую там речку Пару, с которой время от времени несся запах сероводорода. По вечерам только мы с Сережей допускались на заветную верандочку, где вчетвером много ели, пили и с упоением слушали бесконечные завораживающие монологи Андрея о том, зачем художник приходит в этот мир. К финалу застолья Андрей нередко жаловал нас своим пением: «Ах, утону я в Западной Двине» или «Прощай, Садовое кольцо». Но вскоре он вовсе перестал петь под гитару. Это все оставалось в другой, молодой жизни. Начинались передряги с «Рублевым», и деревенская жизнь, организованная Ларисой, и впрямь подкрепила его перед грядущими выматывающими схватками с начальством.