Больше замуж бабушка не выходила. Двух неудачных браков хватило, чтобы дальше не испытывать судьбу. Мария Григорьевна была веселым, жизнелюбивым человеком, но страх перед «органами» и «черными воронками» оставался с ней до конца дней. Однажды, уже после окончания МГУ, я принесла домой повести Булгакова «Роковые яйца» и «Собачье сердце» и устроилась с книгой у окна. Бабушка поменялась в лице:
— Немедленно уйди оттуда! Пересядь на диван! Вдруг кто-нибудь через стекло увидит, что ты читаешь?!
Я отмахнулась:
— Эта книжка продается в магазинах — запрет с Булгакова сняли.
— Все равно отойди! Сегодня сняли, завтра опять наложат. А ты у кого надо уже будешь в списках!
Вернусь к школьным годам. Во второй класс я пошла уже не с Неглинки, а с Загородного шоссе, куда мы с мамой переехали после развода родителей. До сих пор с теплом вспоминаю крошечную квартирку в хрущевке, состоявшую из четырехметровой кухни и пятнадцатиметровой комнаты, половину которой занимал рояль Becker. Вдвоем мы там жили недолго: вскоре мама вышла замуж за Максима Кусургашева, а через год у них родился сын — мой брат Максим.
Из роддома Аду с малышом встречали Кусургашев и Визбор. Вот такое у отца и Максима случилось роддомовское алаверды...
И у родителей между собой, и у папы с Максимом до последней минуты сохранялись самые теплые отношения. Они были родными, близкими людьми. У нас с Максимом, которого я звала «отче наш», тоже сложились дружеские отношения.
В нашей хрущевке все время кто-то гостил: то родственники из глубинки, то приехавшие в Москву по делам коллеги мамы и Максима. Сын Кусургашева от первого брака Алеша жил неделями, закрепив за собой постоянное спальное место на рояле. А негаданных гостей хозяева укладывали на раскладушке, половина которой оказывалась под кухонным столом, а вторая — в коридоре, перегораживая вход в ванную и туалет. Зачастую дом просыпался от дикого вопля постояльца, который, решив встать, спросонья бился со всего маху головой о столешницу.
