Его первую любовь звали Мария Тхоржевская. Мне кажется, она так и осталась главной женщиной Андрюхиной жизни. Тхоржевская нашла меня после смерти Андрея, мы переписывались в социальных сетях. Она замужем, живет в Швейцарии. Оставила Краско еще в институте. Уже тогда поняла, что семьи с ним не построишь.
Полной грудью Андрей мог дышать только на съемочной площадке. Команда «Мотор!» разгоняла ему кровь по венам. Уверена: он был одним из самых талантливых актеров своего поколения. Но уж слишком нелегкое этому поколению выпало в смысле творчества время: фильмы не снимали, в кинотеатрах размещали автосалоны. Многим актерам было суждено повторить его судьбу и уйти раньше срока.
Карась рассказывал, что приходилось и штаны шить на продажу, и книжки продавать, и «бомбить», и даже месить бетон на кладбище в качестве чернорабочего. Жил впроголодь. Быть собой для него означало играть, но судьба не давала шанса. Оставалось ее перехитрить: взять от жизни то, что она раздает, на первый взгляд, бесплатно. Хоть так почувствовать себя «на коне». Отсюда алкоголь, бесчисленные романы. Существование вроде бы богемное, а на самом деле близкое к маргинальному. Такая иллюзия бурной деятельности только подталкивала его все ближе и ближе к краю.
В сериал «Агент национальной безопасности» Андрей попал, только когда за него попросил друг-сценарист. Пришел к режиссеру Дмитрию Светозарову: «Андрюшка совсем без денег, хлеба купить не на что. Давай ему какой-нибудь эпизодик придумаем?
Дадим возможность заработать копеечку?» Из этого «эпизодика» родилась полноценная роль, благодаря которой Андрей вошел в обойму самых популярных актеров.
Казалось бы, теперь, когда стал нарасхват, пора наконец остановиться-оглянуться. Но Андрюха вновь загнал себя в пике. Столько снимался, что балансировал между крайними состояниями. Предельное нервное напряжение, которое требовала работа, можно было снять, только абсолютно расслабившись. Если выспаться нужно за пять часов, помогала ставшая уже привычной водка.
Понимал ли он, что убивает себя? Конечно. Но Карасю было наплевать. Он совершенно не дорожил собой. Думаю, это такой специальный русский сценарий мужчин его поколения — жить взахлеб и при этом с надрывом.
Полнокровно, но как-то безрадостно. И работать и гулять — до смерти. Кстати, он любил рассказывать о том, как однажды едва не умер. Его приревновала одна из подруг, во время ссоры схватила кухонный нож и пырнула Андрюху со всей мочи. У него было проникающее ранение правого легкого — на груди остался огромный шрам. Карась им гордился: дескать, была в жизни женщина, которая пыталась его зарезать от великой любви.
Во время клинической смерти Андрей увидел себя в Португалии, где мечтал побывать. Описывал мне улицы, радостную толпу. Потом — огромные ворота. «Стою и понимаю: один шаг за них и все будет прекрасно! Такого ощущения на Земле не пережить. Я это осознаю, но почему-то отступаю... Когда еще раз выпадет возможность, больше такой дури не повторю.
Обязательно шагну дальше». Каждый день Андрей по стежочку к этим воротам приближался.
Жить с ним было непросто даже физически. Вернувшись со съемок, Андрей «принимал на грудь» и уже часов в одиннадцать вечера засыпал. В три-четыре ночи просыпался. Бродил по квартире. Мог меня растолкать: «Катюш, пельмени будешь?» Он не умел спать без света, я — при включенной лампе. Наутро чувствовала себя разбитой, мечтала о том, чтобы банально выспаться.
Карась не расставался с ингалятором. Жалел, что не может завести таксу, о которой мечтал. Помирал каждое лето, особенно когда в Подмосковье горели торфяники. Я развешивала по квартире мокрые простыни и полотенца, чтобы было чем дышать. А он продолжал дымить как паровоз, даже в постели.
Приходилось курить вместе с ним — так проще, не чувствуешь вездесущего дыма. Если закуривала прямо с утра, Андрей бил по рукам: «Нельзя курить на голодный желудок! — бежал к холодильнику, доставал йогурт. — Сначала надо что-то съесть!» Он был трогательным в проявлениях заботы. Но нежность, которая между нами была, просто не выдерживала натиска всего этого тяжкого, раздрызганного быта.
Сначала мы не могли наговориться: ни с кем еще мне не было так интересно. Но выпив, Андрей вообще не умолкал, перепрыгивая с темы на тему. Уследить за ходом мыслей было невозможно, часто в них не прослеживалось никакой логики. Слова любви мешались с обрывками воспоминаний. Слушать это на трезвую голову ужасно, поэтому иногда приходилось выпивать с ним. Бывало, приходила домой, опрокидывала полстакана рома «Бакарди» и поворачивалась к нему: «А теперь говори».
