В больничный лифт входят две женщины. Умоляюще смотрят в глаза: «Дайте нам что-нибудь свое. Если у нас будет ваша вещь — мы не умрем».
У Дарьи Донцовой феноменальная память. На лица, номера телефонов, имена, события, услышанные однажды истории. Заявляю это с полной ответственностью, потому что будучи знакома с Дашей более десяти лет, не устаю поражаться этому ее свойству, или, если хотите, еще одному таланту. Но есть период, о котором Донцова наверняка предпочла бы забыть. Нет, не так. Она ДОЛЖНА ХОТЕТЬ ЗАБЫТЬ. По логике. Ради душевного комфорта.
По примеру других, прошедших через подобные испытания. Не захотела. Более того, рассказами о пережитом страхе, отчаянии, о своей борьбе с тяжелой болезнью и — как итог — выздоровлении Дарья помогла тысячам, десяткам тысяч людей обрести надежду и не читать диагноз «рак» как смертный приговор.
— В июле 1997 года мы с мужем (Александр Иванович Донцов — доктор психологических наук, профессор МГУ, академик РАО. — И. М.), дочкой Машей, подругой Оксаной Глод (хирург-эндокринолог, в серии романов про любительницу частного сыска Дашу Васильеву выведена под реальными ФИО. — И. М.) и ее сыном Денисом отправились отдыхать в Тунис. Через неделю я заметила, что грудь перестала умещаться в верхней части купальника. И несказанно этому обрадовалась — всю жизнь «носила» первый размер, а тут, на сорок пятом году жизни, привалило такое счастье!
Не преминула поделиться им с подругой, которая при виде «подарка судьбы» пришла в ужас и стала требовать, чтобы я, прервав отпуск, летела в Москву и там немедленно проконсультировалась у онколога. Лишать себя и близких долгожданного отпуска мне категорически не хотелось, но я пообещала: вернемся домой — первым делом отправлюсь на обследование. Однако к врачу поехала только когда грудь начала сильно болеть. Осмотр у профессора-онколога длился минуты две. После чего я услышала:
— Запущенная стадия рака. Операция, скорее всего, бесполезна. Будет лучше, если оставшиеся три месяца жизни вы проведете в кругу семьи, а не в больничной палате.
Как мне удалось остаться в сознании, не знаю. Помню, робко попросила:
— Давайте все-таки попробуем прооперироваться.
Врач ответил как его коллега из анекдота:
— А смысл? Впрочем, если вы настаиваете, должен ознакомить вас с расценками на собственно оперативное вмешательство, инструментарий, лекарственные препараты...
Названных хозяином кабинета сумм я не слышала — в голове стучало: «Как сказать о диагнозе мужу? А Машка? Ей же всего одиннадцать лет! В таком возрасте лишиться матери...»
В реальность вернули нотки участия, проклюнувшиеся — так мне показалось — в завершающей части бизнес- монолога:
— ...Тратиться не советую.
Деньги еще пригодятся, — хорошо, профессор не добавил: — На похороны.
Рвавшуюся изнутри истерику прекратила Оксана, к которой я заявилась, перемазанная помадой, тушью, слезами и соплями. Передать эпитеты, которыми подруга удостоила профессора, не решусь. Скажу лишь, что услышать такое из уст интеллигентной Оксанки никак не ожидала. Лейтмотив ее гневной речи звучал так: «Какой же надо быть сволочью и идиотом, чтобы, на глазок поставив диагноз, убить человека сообщением о скорой смерти!» Закончив ругаться, подруга перешла к конструктивной части: «Поедешь завтра в прекрасную 62-ю онкологическую больницу, к доктору Игорю Анатольевичу Грошеву. Получишь у него направления на анализы и обследования.
