Когда на следующий день я пришла навестить мужа, врачи пригласили меня в ординаторскую:
— Положение очень серьезное. Это был не жировик, а огромный гнойник, образовавшийся в результате туберкулеза ребра.
— Да-да, это возможно, — растерянно пробормотала я. — На фронте у мужа был туберкулез. И что же теперь делать?!
— Спасти его может только пенициллин, но достать его невозможно.
— Я достану!
И начались мои хождения по мукам. На приеме в районном отделе здравоохранения, в городском, областном — везде получила категорический отказ. Наконец пробилась в министерство. Приняла меня женщина средних лет, от которой я снова услышала:
— Это невозможно.
— Мы недавно поженились, я очень-очень его люблю... И если... если с ним что-то случится... — тут слезы сами полились из глаз. Кажется, я плакала впервые с тех пор, как в Сальске хлопотала за больную маму.
Сердце у чиновницы дрогнуло, и на следующий день я шла в больницу, прижимая к груди сумочку, в которой лежал пенициллин.
Юре вырезали часть ребра, прокололи антибиотик и настоятельно порекомендовали отдых в мягком климате.
Мы и прикинуть не успели, куда бы отправиться, как моя мама заявила:
— Ну вот что, ребята! Завтра садимся на поезд до Киева. Там отправляемся на пристань и спрашиваем у местных, где лучше всего отдохнуть.
Она была в своем авантюристическом репертуаре.
— Любимая теща плохого не предложит, — резюмировал Юра, и через несколько дней мы уже были в столице Украины. На пристани местные посоветовали добраться на пароходе до Канева. Послушавшись совета, мы не пожалели. Одна из жительниц деревеньки Тарасова гора, на окраине которой покоится прах Тараса Шевченко, сдала нам полхаты с земляным полом, сверкающей свежей известкой печью и стенами, увешанными яркими рушниками.
Каждый день на столе были свежие овощи-фрукты, зелень, мясо. К тому же по утрам Юра получал только что снесенное пеструшкой яйцо. За месяц муж окреп, и в Москве врачи нашли состояние пациента «не просто удовлетворительным, а очень даже хорошим».
Тарасова гора с тех пор стала для нас любимым местом отдыха. К юбилею Шевченко там построили большой мотель, в котором мы и селились, живя в европейском комфорте. Во время одного из отпусков случился форс-мажор, о котором я не могу вспоминать без улыбки и в то же время без содрогания.
Когда Никулин был уже известным артистом, к нему обратилось руководство Канева с просьбой дать на главной площади города концерт.
Под вечер за нами прислали машину и до начала выступления разместили в небольшом особнячке рядом с площадью. Накрыли стол с ватрушками-пирожками. На площадь к припаркованному в ее центре грузовику с микрофоном начал стекаться народ. В немыслимом числе. Люди толкались, то тут, то там вспыхивали скандалы, потасовки. Минут за пять до начала позвонил глава города: «Юрий Владимирович, вам нельзя выходить — сомнет толпа. Будем думать, как вас эвакуировать, а пока я дал распоряжение заколотить досками дверь изнутри. Замок не поможет — наши мужики выбьют на раз».
В это время раздался характерный звук включаемого микрофона — у-у-у-у — и женский голос произнес: «Концерт Юрия Никулина по техническим причинам отменяется».
Площадь встретила сообщение таким ревом, что задрожали стекла. Часть толпы ломанулась к нашему особнячку, другие — к грузовику, где, вцепившись в микрофон, продолжала стоять сотрудница райкома партии.
— Пустите меня!!! — орал кто-то. — Я ей сейчас е…у!!!
— Я тебе сама сейчас е…ну! — донесся усиленный микрофоном ответ райкомовки.
А в дверь уже колотят, вот-вот начнут брать приступом. Снова звонит телефон — городской глава: «Я подал машину к окошку на противоположной стороне. Быстро прыгайте в салон — водитель вас вывезет».
Слава богу, до мотеля добрались без приключений. А на следующий день из Канева прибыла официальная делегация — приносить извинения: «Поверьте, это впервые.
