Виктор Добронравов: «Кого ж любить? Кому же верить? Кто не изменит нам один?..»

«Уныние — грех. И, говорят, даже самый страшный. Поэтому я от хандры бегу, стараюсь не забывать, что мир велик и прекрасен. Другое дело, что в хандру меня может вогнать неопределенность, связанная с работой. Но я не страдаю, лежа на диване, не поддаюсь своей хандре — в отличие от Онегина», — говорит Виктор Добронравов, сыгравший главную роль в фильме Сарика Андреасяна «Онегин».

— Виктор, похоже, вы становитесь штатным Евгением Онегиным российского театра и кино. По крайней мере, уже 11 лет играете его на сцене своего родного Театра Вахтангова и вот только что воплотили этот образ в фильме «Онегин», который 7 марта выходит на экраны. Теперь, читая пушкинский роман в стихах, все будут видеть перед глазами Виктора Добронравова, не правда ли?

— Нет, конечно. Пушкинскому герою, напомню, 25 лет, а мне — 40. Но дело не только в этом. Спектакль Римаса Туминаса — вообще совсем другое. Это, прежде всего, режиссерская работа, концепция, видение. Фильм Сарика Андреасяна больше, скажем так, приближен к реальности, поскольку опирается на исторические факты, костюмы, быт, традиции того времени. И все равно это тоже попытка переосмысления истории, известной всем нам со школьной поры.

Послушайте, вот няня говорит Тать­яне: «Мой Ваня моложе был меня, мой свет, а было мне тринадцать лет». Представляете, в ту эпоху замуж выходили уже в 13, ну, или чуть постарше, а 25-летние девушки считались старухами! У нас же сейчас в 40 лет женщины продолжают заниматься карьерой, даже не помышляя о замужестве, а в 50 все еще выглядят так прекрасно, что легко находят пару. Точно так же для нас сегодня «до сих пор не обзавелся семьей» — значимая характеристика для 40-летнего мужчины, а не для 20-летнего. Вот почему Сарику было важно, чтобы его герои были старше — так они психологически ближе современному человеку.

— Очень интересно! Скажите, а то, что вы так глубоко «пустили корни» в роль Онегина, помогало вам играть его в фильме или мешало?

— Безусловно, помогало. Думаю, это-то и сыграло немалую роль в том, что именно меня Сарик утвердил в итоге. Он увидел меня в спектакле, после чего, полагаю, у него все и сошлось. Ведь режиссеру нужен был человек, который, что называется, в материале, понимает, о чем идет речь.

— Кстати, кто, кроме вас, пробовался на роль Евгения Онегина в этом фильме?

— Не знаю. В конце концов, кроме Виктора Добронравова есть масса других прекрасных артистов.

— То, что вы в материале, — это, конечно, плюс, но вот с другой стороны — не опасаетесь ли, что критики все-таки обвинят Виктора Добронравова, что тот играет Онегина везде одинаково?

— Совершенно нет. Поскольку, как я уже говорил, спектакль и фильм — две абсолютно разные вещи. Во-первых, фильм снят в прозе, не по стихотворному тексту романа. Хотя в нем есть рассказчик, который ведет повествование пушкинскими стихами. В этой связи, думаю, картину особенно интересно будет смотреть тем, кто хорошо знаком с текстом. К сожалению, «Евгения Онегина», как и большинство произведений, что изучаются в школе, мы потом не перечитываем. Мол, читали, плавали — знаем. А зря, ведь классическая литература тем и прекрасна, что каждый раз, прикасаясь к ней, ты открываешь нечто новое для себя!

А во-вторых, фильм максимально приближен к быту пушкинских времен. Это относится и к потрясающим костюмам, и к интерьеру, и в целом к съемкам, которые шли в основном в Санкт-Петербурге, в тех местах, где бывал Александр Сергеевич. Это — одно из богатств картины. Компьютерная графика сведена лишь к тому, чтобы где-то затереть провода или убрать какую-нибудь электрическую розетку или лампочку.

Знаете, несмотря на то что я, как говорится, давно в теме, работа в картине Сарика стала для меня возможностью погрузиться в знакомый материал совершенно с иной стороны. Я не только перечитал «Евгения Онегина» с комментариями Юрия Лотмана (потрясающее чтиво!), но и накупил себе книжек про ту эпоху. Например, я с большим интересом узнавал, что значит быть денди, коим являлся Онегин. Это же было отдельное течение, целое тонкое искусство нарушать правила — при этом не нарушая их. То есть ты приходишь на некий прием, все смотрят на тебя и впадают в изумление. Почему? Ну, потому что, допустим, на тебе шляпа чуть другая, чем принято носить в обществе, фалды фрака чуть короче, галстук чуть ярче и так далее. Это был своеобразный протест, такой вызов обществу с напускным безразличием к тому, что происходит вокруг. Игра в бисер. Быть денди — это бесконечная усталость в глазах и презрение ко всему роду человеческому.

Онегин, конечно, — икона дендизма. Работая над ролью, именно на этом я и делал акцент.

— Виктор, а вы согласны с тем, что Пушкин — наше все?

— Безусловно.

— Но почему? Я понимаю, вы не пушкиновед, но давно погрузились в пушкинский материал, почему именно Александр Сергеевич, живший 200 лет назад, наше все?

— Прежде всего, потому что он невероятно обогатил русский язык колоссальным объемом слов, информации, лексикона. «Евгений Онегин» в этом смысле очень показателен. Поэтическая строка в романе легка, журчит, как реченька. Но сколько эта легкость стоила Пушкину сил! Немудрено, что над «Евгением Онегиным», своим фундаментальным трудом, поэт работал целых семь лет! Роман прекрасен своими описаниями разных сторон русской жизни, бытовых ситуаций. Не зря Белинский назвал «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни».

— Знаете, я удивился, когда узнал, что такое знаковое для России произведение экранизировалось у нас лишь дважды. Первый раз — в 1911 году, и это был немой фильм, второй раз — фильм-опера, его сняли в 1958-м. И все! Похоже, роман Пушкина не всякому кинорежиссеру под силу…

— Ну, Сарику Андреасяну смелости и уверенности не занимать. И тому, и другому у него можно только поучиться. Знаменитое выражение: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся» — это про него. Хотя «Онегин» наша первая с ним совместная картина, на съемочной площадке работалось замечательно. Сарик всегда набирает, как он говорит, самоиграющих артистов, которые самодостаточны.

— Со всеми партнерами по фильму у вас, стало быть, возникла столь необходимая на съемочной площадке «химия»?

— Абсолютно. И с Лизой Моряк, которая играет Татьяну, и с Денисом Прытковым, сыгравшим Ленского, было легко, они замечательные актеры. С Денисом у нас сразу после знакомства возникла взаимная симпатия — именно такая, как между Онегиным и Ленским. Мы много времени на съемках проводили в беседах, рассказывали друг другу разные житейские истории. Продолжали общаться и после работы, даже в баню как-то ходили вместе — словом, подружились. Надо отметить, что в этом фильме, помимо меня, еще два вахтанговца, это Оля Тумайкина и Володя Вдовиченков. Нас, вахтанговцев, там, получается, целый десант!

— Накануне встречи с вами я зашел на сайт Театра Вахтангова, там вас называют «подлинным вахтанговцем». Мне казалось, что так можно сказать только про Владимира Этуша, Михаила Ульянова, Василия Ланового, прослуживших в этом замечательном театре десятилетия…

— Ну, я молодой подлинный вахтанговец, или подлинный вахтанговец средних лет! (Улыбается.)

— Сколько лет, к слову, вы служите в этом театре?

— Уже 20, то есть с 2004 года, когда меня после окончания Щукинского училища пригласил туда Михаил Александрович Ульянов. И все это время я остаюсь верным Театру Вахтангова. Я по-настоящему горд и счастлив, что служу именно в этом театре, и ни в каком другом себя даже не представляю.

— И еще вы активно снимаетесь в кино. В вашей фильмографии около ста работ. Хочу понять, что вами движет, когда вы соглашаетесь на ту или иную кинороль: интерес или деньги?

— Нет, нет, деньги мной давно совершенно не движут.

— Потому что вы их уже достаточно заработали?

— Вопрос так не стоит. Естественно, нужно кормить и одевать семью, выплачивать ипотеку, делать ремонт и тому подобное. Все как у всех. Но чтобы сняться в кино, роль мне, прежде всего, должна быть интересна. Онегин — как раз та роль, от которой невозможно отказаться. Если тебе в руки плывет такой глубокий, много­гранный материал, глупо его упускать. Недаром, по мнению специалистов, в пушкинском произведении заложено столько разных смыслов, что голову над их расшифровкой будут ломать еще многие и многие поколения!

— Кстати, насчет поколений. Как думаете, ваш герой вписался бы в Россию XXI века, в наш 2024 год?

— Да, конечно.

— И что бы он тут делал?

— Да ничего бы не делал, вел бы себя так же, как и в XIX веке! У Пушкина написано: «Всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных». Ну что, разве у нас мало подобных людей, которые владеют внушительным состоянием, прожигают свою жизнь в ночных клубах, в путешествиях, живут в Дубае или на Бали, получают от этой жизни все, что хотят, да еще и умудряясь при этом скучать.

— Насколько я понимаю, как человек Евгений Онегин вам совсем не близок, верно?

— По сути, Онегин — антигерой. Знаете, когда в 2013 году мы с Римасом Туминасом выпускали тот спектакль, он даже хотел назвать его «Татьяна», потому что именно она главная героиня пушкинского романа.

Онегин мне, это точно, совершенно не близок, поскольку, во-первых, у меня нет состояния, которое прилетело от дяди, бабушек, или прадедушек, или еще каких-то родственников. Детство я провел в 90-е годы, мягко скажем, в небогатой обстановке.

Во-вторых, мне не нравится, что он ленив и инертен. Сам я привык двигаться. Мне очень близка сентенция Эйнштейна о том, что жизнь подобна езде на велосипеде. Чтобы не упасть, нужно постоянно крутить педали. Так вот, Онегин их не крутил, у него и так все было: слуги, деньги, он вел праздное существование. Вот это мне особенно претит, тут я с Онегиным стопроцентно расхожусь. Мне нравится деятельный образ жизни. Был год, когда мы с семьей съездили и на море, и в горы. Я потом спросил свою жену и дочерей: «Что вам понравилось больше?» Все в один голос ответили: «Горы!» Потому что там ты постоянно в движении, что-то делаешь, а не лежишь на берегу, потягивая какой-нибудь сок.

— Вы, как и раньше, встаете в семь утра?

— Да, встаю в семь утра, гуляю с собакой, отвожу детей в школу, а потом дела, дела, дела. Единственное, что меня не устраивает в жизни, честно скажу, так это то, что не хватает времени на литературу, которую действительно хотелось бы прочесть. Массу времени отнимает чтение сценариев. Ведь, чтобы принять или отвергнуть предложение, приходится внимательно вникать в текст. А когда тебя утверждают в какой-то роли, то этот текст нужно сразу учить, много работать над ним.

— Онегин учился «понемногу чему-нибудь и как-нибудь». А вы как учились в школе, в театральном училище?

— Мне нравится постоянно учиться. Что касается школы, то, как все люди творческого склада, я больше тяготел к гуманитарным наукам. Мне тяжело давались науки точные — химия, физика, алгебра, геометрия. Я до сих пор не понимаю, зачем мне нужен тангенс или котангенс?! (Смеется.)

— Как это?! А вот предложат вам сыграть того же Эйнштейна, что будете делать?

— Разберусь, к тому же я уже играл физиков-атомщиков. И приходилось вникать, как идут ядерные реакции, где какой изотоп...

За что я очень люблю свою профессию — она постоянно заставляет чему-то учиться — скакать на лошади, фехтовать, понимать математические формулы, говорить то на французском, то на итальянском языке. Когда мы снимали фильм «Чемпион мира», где я играл хоть и не шахматиста, а сотрудника КГБ, волей-неволей мне все равно пришлось окунуться в фантастический мир шахмат, во все эти гамбиты, эндшпили, дебюты — безумно интересно.

— Светская жизнь вас, в отличие от Онегина в юности, тоже не прельщает, как я понимаю, ни с какого бока?

— Нет, не прельщает. Да, я могу сходить один или с женой на премьеру фильма, если в нем участвуют мои друзья и коллеги, чтобы поддержать их. А если это детская картина — возьму с собой и детей. Но в целом я не фанат светского образа жизни. В этом смысле мне куда ближе Ленский, который говорит: «Милее мне домашний круг».

— А в карты играете?

— Играю, почему нет, могу вечером с женой после ужина перекинуться в «дурачка», с друзьями поиграть время от времени в покер.

— Ну а хандра, которой так страдал Онегин, на вас нападает?

— Ну, вообще-то уныние — это грех. И, говорят, даже самый страшный. Поэтому я от хандры бегу, стараюсь не забывать, что мир велик и прекрасен. Меня никогда не вгонит в хандру плохая погода, дождь, слякоть, грязь на улице. Я, например, как и Пушкин, обожаю осень. Для меня это сказочно красивое время года. Другое дело, что в хандру меня может вогнать неопределенность, связанная, допустим, с работой. Когда вдруг наблюдается какой-то творческий простой. Но, как бы то ни было, я не страдаю, лежа на диване. Словом, не поддаюсь своей хандре — в отличие от Онегина.

— Интересно, когда вам предлагают роль — в кино ли, в театре ли, вы звоните отцу, брату, обсуждаете такие вещи друг с другом?

— Не могу сказать, что я звоню, но если мы встречаемся, то, конечно, обсуждаем предложения, которые нам поступают. Но опять же, есть суеверие: до окончательного утверждения на роль никому о ней не рассказывать, чтобы не сглазить.

— Но точка зрения родных о каком-то предложении может повлиять на ваше решение?

— Конечно, может.

— То есть, допустим, если брат или отец скажет вам: «Ты знаешь, эта роль не твоя, лучше не берись за нее» — то вы так и сделаете?

— Такого еще ни разу не было, но, думаю, подобная ситуация возможна.

— А как развивается ваша семейная продюсерская компания, которую вы создали пару лет назад?

— Хорошо развивается, потихонечку. Мы ищем сценарии, работаем, запускаем сейчас два проекта, говорить о которых я бы пока не хотел. Все идет своим чередом.

— Инициатором создания собственной компании был ваш отец?

— Нет, у папы есть свой «Продюсерский центр «Федор Добронравов». Желание создать еще и семейную компанию было скорее наше с Ваней. Очень приятно ведь иметь что-то исключительно свое, связанное со всей нашей династией, а не только работать с большими студиями. Знаете, это как с едой. Ты же можешь сходить в ресторан со звездой «Мишлен» и съесть там очень дорогое блюдо, которое тебе приготовит шеф-повар, а можешь прийти домой и сделать то же самое блюдо, и оно тоже будет вкусным, а самое важное — твоим!