— Как-то во время интервью вы мне сказали: «Я коллекционирую воспоминания о счастливых минутах и в самые холодные дни вспоминаю картинки, которые греют душу».
— Так и есть. Я отчетливо помню не только картинки из прошлого, но и запахи. Особенно из детства. Оно прошло в Днепродзержинске с его огромными химическими заводами. Папа всегда пах металлом, потому что работал сначала плавильщиком, потом бригадиром цеха. Мама пахла собой. Я очень хорошо помню ее запах. У нее не было денег, чтобы купить духи, но и без парфюма мамочка для меня всегда была и есть самая прекрасная. Еще один из запахов детства — земляничного мыла. Дело в том, что мама работала на заводе уборщицей, а там была своя заводская баня, где всем выдавали земляничное мыло — по одной восьмушке куска. Если что-то оставалось, мама приносила эти восьмушки домой. Запах был едким, но мне нравился. Но, конечно, самые лучшие запахи из детства — еды. У нас был уютный дом — мы и пельмени лепили, и пироги пекли, и варенье варили. В нашей семье был один мужчина и пять женщин.
Конечно, мама научила всех своих дочерей готовить и полностью вести быт. Часто мы готовили все вместе: если лепили вареники и пельмени, то штук по триста-четыреста. Если привозили из сада вишню, которую потом консервировали, то садились вокруг ведра и выковыривали косточки обратной стороной чайной ложечки. Специальные машинки нам были не по карману. Но все самое главное, что нужно ребенку для счастья, у меня было, несмотря на материальные трудности. Даже путешествия! Наша бабушка работала на заводе в отделе кадров, и нам перепадали путевки на море. Мы ездили на курорт исправно каждый год всей семьей. Это было прекрасно: запах моря, свежих фруктов и арбузов. А еще — столовой, где мы очень вкусно питались. Вообще, запах советских столовых — для меня это прекрасное воспоминание. Даже школьную столовую вспоминаю с удовольствием. Единственное из всей школьной жизни.
— Я слышала, что школа для вас была испытанием…
— Да, это правда. Когда я подходила к ней, внутренне сжималась. Это ужасно, конечно, но к насмешкам я привыкла. Была очень высокой, в очках, с короткой стрижкой, одевалась хуже многих, колготки приходилось носить заштопанные. А еще нам, как малоимущим, давали гуманитарную помощь. Брать ее было стыдно. Когда перед всем классом говорили: «Многодетные и малообеспеченные, идите в столовую и получите свои пайки!» — моя детская гордость бунтовала. Но при этом я понимала: для моей семьи это важно. Лишь однажды я поддалась чувствам и отказалась от гуманитарной помощи — замороженной кукурузы и маргарина. Но самым большим ударом стал школьный выпускной. На него собирали деньги, а у моих родителей не было нужной суммы, так что я стала выпускницей, кого не ждали на этом празднике. Даже мои клятвенные обещания ничего не есть и не пить, а только разделить со всеми радость, не были услышаны. Это было обидно и непонятно.
— Знаю, что в школе вы мечтали стать актрисой. И даже в местном ТЮЗе играли, в том числе Бабу-ягу. Почему же вы не стали поступать в театральный?
— Я занималась в театральном кружке при ТЮЗе. У меня хорошо получалось, я была на хорошем счету. Я была увлечена настолько, что даже не замечала специфический запах нафталина, которым пахли старые театральные костюмы… Но позднее я узнала, что актеры в театре получают копейки, а мне нужно было зарабатывать. Поэтому я поступила учиться на экономиста в институт железнодорожного транспорта. Я всегда была человеком рациональным и остаюсь таким до сих пор.
— А мне казалось, в детстве вы были отчаянной. Ведь однажды вы на «слабо» постояли на перилах балкона на четырнадцатом этаже!
— Нет, это не было на слабо. И я тогда не понимала, как это опасно. Мне было девять лет, когда семья переехала на четырнадцатый этаж. Там я жила до девятнадцати лет. И знаете, когда живешь на четырнадцатом этаже, у тебя стирается чувство высоты, ты перестаешь бояться… Мы с сестрами цеплялись ступнями за прутья балконной решетки и спокойно сидели на перилах, щелкали семечки, болтали и хохотали. Ну конечно, если бы я сейчас увидела своего ребенка, сидящего таким образом, я бы показала ему кузькину мать! Ну а потом у нас появился фотоаппарат-мыльница, и мы с сестрами делали фотосессию.
Родителей не было дома, нам никто не мешал, мы снимали друг друга и так, и этак. У нас много получилось разных прекрасных фотографий на фоне подранных обоев и наших «дорогущих» штор. (Смеется.) Но хотелось еще чего-то необычного. Например, сфотографироваться на фоне неба. Вот я и вышла на балкон, встала на перила… Если честно, мне даже страшно рассказывать такую историю, не хочу, чтобы кто-то попытался это повторить… Стоя на перилах, я сначала еще придерживалась за козырек следующего этажа. Но когда сестра сказала: «Фотографирую!» — я на несколько мгновений отпустила руки. И все. Я спрыгнула на пол и пошла заниматься какими-то своими делами. А потом, через несколько лет, мама нашла эти фотографии. Она была в шоке, и все участники этой истории серьезно от нее получили. Это была моя первая и самая отчаянная фотосессия в жизни. Просто повезло, что эта история так благополучно завершилась.
— Когда вы ощутили себя взрослой?
— Очень рано. Мне было одиннадцать лет, когда я пошла работать. Мой мир стал жестким и графичным. Хотя первая работа была в удовольствие. Город организовал детей, и мы подметали дорожки, чистили фонтаны, пололи розы. Думали, что это будет легко, но к концу дня, где-то часам к четырем, мы, конечно, уставали. Но это естественно, мы же были маленькими. Вот сейчас попробуйте ребенка заставить работать! Я недавно гуляла со своими детьми, они прошли больше, чем обычно. Ох я наслушалась: «Тяжело, долго, далеко….» Но это с непривычки.
Вот и мы уставали с непривычки, хотя нам очень весело было поработать, а потом сказать: «Вау, вы поняли?! Я работаю!» Мы казались себе такими взрослыми, мы получили свои первые деньги в кассе! Собственные, не родительские! То есть это прямо было круто, вау. Помню, как мечтала купить на эти деньги на рынке самый яркий купальник. Но не получилось. Я понимала, что надо отдать родителям. Мне еще долго было необходимо потом зарабатывать не для себя, а для семьи. Летом я работала няней, а осенью после школы мыла посуду в кафе. С трех часов до одиннадцати. Уроки я делала на работе, когда появлялось свободное время.
— Ничего себе график у ребенка!
— Да. А когда няней работала, график был такой: я вставала в шесть утра и приходила в тот дом к семи, потому что родители моего подопечного малыша должны были идти на работу. В пять они возвращались, и я была свободна. По дороге домой заходила на рынок, покупала еду — это у меня был такой ритуал. Чувствовала себя кормилицей, как взрослая, а это круто, конечно. Потому что раньше по необходимости мы на этом же рынке торговали — продавали платья, из которых уже выросли, трехлитровые банки и то самое земляничное мыло. И нам было немножко стыдно. А теперь я приходила сюда в качестве покупателя, а это совсем другое дело!
На рынке был один ларечек, практически на входе, там продавалась парфюмерия. Но не как сейчас, в упаковках, а на розлив. Я там духи не покупала, слишком дорого. Но я их нюхала, пшикала на себя — вроде как выбирала. Держался аромат недолго. Интересно было бы сейчас узнать, из чего бодяжили те духи… Но именно тогда началась моя любовь к парфюму. Особенно мне нравились — и, кстати, до сих пор нравятся — сладковатые запахи. А первые собственные духи появились у меня только в институте. Их подарил молодой человек.
— Зато теперь вы — лицо трех ароматов AVON…
— Это три аромата коллекции Today Tomorrow Always. Они символизируют любовь между мужчиной и женщиной. Today — первая встреча, Tomorrow — долгожданное признание, Always — свадьба. В общем, это все про любовь. Так что, выходит, моя работа теперь пахнет романтикой. (Смеется) Недаром фотосессия была в Париже — этот город просто создан для любви. В этот раз он раскрылся для меня с совершенно новой нетуристической стороны. Даже Эйфелевой башней мы любовались с крыши жилого дома, морозным утром, под чутким руководством супер-профессиональной съемочной группы. Нашей задачей с Хесусом Триго, испанским актером, было «прожить» за два дня историю любви с её контрастными чувствами — именно ей посвящены ароматы.
— Раз вы так восприимчивы к запахам, наверное, через них вы и города воспринимаете?
— В том числе и через запахи, да. Париж, например, пахнет круассанами. Возможно, это только для меня, ведь в этом городе я позволяю себе приятные излишества в виде выпечки и наслаждаюсь жизнью. А недавно отдыхала в Венеции и поняла, что там мне нравится буквально все, даже запах сырости.
— А чем пах Киев, когда вы приехали туда в поворотном для вас 2002 году, на кастинг в «ВИА Гру»?
— В 2002 году я была там не впервые, но именно в тот приезд открывала для себя Киев. Он мне показался очень холодным. Была осень, но дело даже не в этом. Когда ты приезжаешь в мегаполис, где у тебя никого из близких нет, сам город кажется холодным, суровым, пахнущим чем-то чужим. Там было много машин, пробки… Дорожные запахи. Они преследуют меня по сей день. От них спасает только парфюм.
— Интересно, а вы дома духами пользуетесь?
— Нет, духи для меня — это как одежда, которую я надеваю, выходя в мир. Дома же я духами не пользуюсь. Как когда-то моя мама, дома я пахну собой. Ну и безусловно, самые мои любимые запахи в жизни — это запах дома, запах моего мужчины и моих детей... Помню, как я однажды проснулась в свой день рождения, младшей дочери — Саре было тогда всего два месяца. За окнами хлопьями кружился снег. Я еще в кровати почувствовала запах яблочного пирога. Спустилась на первый этаж и увидела пирог, который в подарок мне испекла старшая дочка Соня.
А потом я зашла к Саре, и она впервые в жизни мне улыбнулась. В комнате чувствовался запах маленького ребенка и молока… А когда Сара подросла, стала пахнуть по-другому. Она очень активная и все время бегает. А когда дети много-много бегают туда-сюда, у них волосики у лба становятся влажными. И вот Сара почему-то все время пахла цыпленочком. А я просто знаю запах цыплят, потому что, когда мы еще жили в Днепродзержинске, папа нам подарил десять бройлерных цыплят, и мы хотели их вырастить, но у нас не получилось, потому что мы не умели за ними правильно ухаживать. Но запах цыплят я запомнила. Теперь он у меня ассоциируется с детским…
— Скучаете по младенческому запаху? Об этом многие мамы говорят.
— Конечно, это ведь самый лучший запах на свете, его невозможно ни забыть, ни искусственно создать… Саре уже 8 лет, а Соне 17, и она выше меня ростом. Трудно привыкнуть к тому, что дети так быстро взрослеют. С одной стороны, конечно, забавно: мы со старшей дочерью становимся только ближе, нам есть о чем поговорить, мы можем вдвоем куда-то поехать, как две подружки. Но при этом немного жалко, что она перестает быть ребенком.
Недавно мне нужно было взять с собой теплые вещи, и я взяла Сонины. То есть наступил тот момент, когда я уже донашиваю вещи за своей старшей дочерью. (Смеется.) Я понимаю, что еще совсем немного, и Соня выпорхнет из гнезда, уедет в университет. А потом и Сара… Мне кажется, что сейчас я нахожусь в прекрасном возрасте для продолжения рода. Конечно, не все в жизни зависит от наших желаний. Но, может быть, мне еще выпадет счастье — вдыхать запах своего младенца…
