«Когда заходишь на Эйфелеву башню, положено все металлическое из сумки выкладывать. А у меня там — коробочка с кольцом. Я ломал голову: как бы так встать, чтобы кольцо от Маши закрыть. Я его делал на заказ, придумывал дизайн, второго такого в мире нет», — рассказывает актер Сергей Лавыгин.
— Сергей, на СТС начинается четвертый сезон сериала «СеняФедя», где вы играете главного героя. Сеня появился в «Кухне» восемь лет назад и живет и здравствует до сих пор, переходя из проекта в проект. Правда, такая заметная роль случилась в вашей актерской карьере далеко не сразу…
— Да, я уже начал волноваться по этому поводу. К кино я стал примеряться лет с четырнадцати, когда папа купил видеокамеру с пленочными кассетами и мы со школьными друзьями придумали снимать сериал, пародию на популярный «Элен и ребята». Нас было четверо парней. И мы играли все роли, женские в том числе. Как у Шекспира в театре «Глобус». Снимали в квартире. Помню, как в одном из сюжетов велосипедиста сбивал лыжник — и это снималось в коридоре. Конечно, без ущерба не обошлось. Телефонный кабель оборвали, сбили люстру. Вообще, съемки получились напряженными. Но мы очень веселились.
Приходили из школы, снимали часов пять, потом садились смотреть, что получилось. Можно сказать, занимались этим круглосуточно, было не до уроков. В 11-м классе я пошел в театральный кружок при заводе ЗИЛ, а после школы поступил в Театральный институт имени Щепкина. Но так, одной ногой. Меня взяли вольным слушателем.
У всех были студенческие билеты, у меня — справка, у всех стипендия и талончики на обед, а у меня ни того, ни другого. И как-то мой однокурсник говорит: «На самом деле ты в более выгодном положении, чем все мы. Тебе еще нужно что-то доказывать, а мы все такие спокойные и довольные». Я зацепился за эту мысль и весь первый курс пахал, придумывал какие-то этюды, просто поселился в институте. И меня перевели в студенты. А после института стал артистом ТЮЗа, параллельно работал в «Театр.doc» и «На Страстном», и в Центре имени Мейерхольда.
— А в кино когда попали?
— Не сразу. Но я мечтал. Ждал, когда позовут. Когда впервые оказался на съемочной площадке, у меня коленки дрожали, так я волновался. Фильм назывался «Здравствуй, столица!» Снимал Леонид Марягин, у меня было три съемочных дня. Мне не объясняли ничего про крупный план, про общий, средний. Просто сказали: «Сядь там на чемодане и сиди. Когда из подъезда выйдет твой партнер, разговаривай с ним».
Я привык, что в театре есть возможность отрепетировать каждое движение руки, а тут сплошной экспромт. После той съемки опять была пауза и полное неведение, что дальше. Кто меня пригласит? Как меня вообще могут заметить? Были минуты отчаяния, когда мне казалось, что я не своим делом занимаюсь. Случайно наткнулся на интервью Олега Павловича Табакова, которому задали вопрос — через сколько лет артисту, у которого как-то не получается в профессии, стоит прекратить попытки? Олег Павлович ответил четко: через пять лет. А я уже на тот момент пять лет в театре работал. Играл Шарика, корову Муню, Петуха…
— Наверное, кроме отсутствия ярких ролей, проблема была и в постоянной нехватке денег?
— Да, это одна из болезненных точек. Зарплата в театре была очень маленькая, и я себе ничего не мог позволить. А уж потратить на кого-то другого — на девушку или помочь родителям — тем более. Хорошо, в Москве есть возможности подработать — вести мероприятия, свадьбы, дни рождения или компьютерные игры озвучить, провести соцопрос за деньги. Но все равно, стабильно почувствовать себя, работая в театре, очень сложно.
— Сергей, вы говорили про минуты отчаяния. А как вы, Лавыгин, отчаиваетесь?
— Как Лавыгин отчаивается? Думает, что делать. Ну, вот идет спектакль «Иванов», я в этом спектакле носил факел и исполнял роль мебельщика. Сижу за кулисами и думаю: «Сколько еще это будет продолжаться? Ну, надо что-то менять. А менять страшно. Но надо. А страшно. Но надо». Вот сидишь и паришься. Потом говорят: «Твой выход. Давай, быстро, быстро!» Зажигаешь факел и идешь на сцену. В антракте сидишь в гримерке и думаешь: «Как же быть? Что делать?» И слышишь: «Внимание. Приготовились». Начало второго акта. Идешь на сцену, переставляешь мебель, носишь факел. Заканчивается спектакль, едешь домой и думаешь: «Как же быть, что же делать, что-то надо делать. А что?» В общем, отчаиваешься…
Ищешь работу на стороне, бегаешь по пробам, репетируешь где только можно... Конечно, я ходил на разные кинопробы. Но к тому моменту, когда меня пригласили на кастинг «Кухни», я уже привык, что меня почти никуда не утверждают. Был уверен, вот сейчас приду, попробуюсь, мне скажут: «Спасибо, мы вам позвоним». Я уйду, и на этом все закончится, как это было много раз. Поэтому я пошел совершенно спокойно, ни на что не рассчитывая. Пришел. Попробовался. Ушел и вычеркнул сразу. Я научился этому: прошли пробы, вычеркни, забудь… Но меня утвердили, сняли пилотную серию, а потом и первый сезон. Когда начали снимать, мы с Марком Богатыревым бегали все время в монтажку. Посмотрели пару сцен, и я подумал: «Ой, как здорово это все получается, но, наверное, я не объективен».
Все мне казалось хорошим: и снято круто, и сценарий отличный, и играют все прекрасно. Уже по тому, как проходил процесс подготовки, был виден уровень: все очень дорого, нас отправили на поварские курсы, мы собирались на репетиции. На моих «радарах» было отмечено качество по всем фронтам — декорации, костюмы, подготовка… Но вот начинать было сложно. Мне сказали: «У тебя будет новый партнер — Миша Тарабукин». Парня, который был в пилоте, поменяли. Кто такой Миша, я не знал. Мы собрались в Камергерском переулке на первую читку сценария. Мишка пришел на эту читку такой шумный, требующий внимания, завоевывающий все пространство, успешный такой весь, громко смеющийся. Я смотрю, думаю: «Как мы будем друзей играть? Мы совершенно разные люди». Первые дни все мои предложения по съемкам он отвергал. Я говорил: «Давай здесь хлопнем по рукам, мы же друзья». — «А зачем это надо?» Но постепенно как-то наладилось.
— Вы работаете вместе восемь лет, за это время кем стали: друзьями, родственниками?
— Мне иногда кажется, что мы Сеня и Федя. Нас персонажи начали постепенно съедать. На улице меня окликают: «Сеня, привет!» — и я откликаюсь. А Мишу называют Федей. У меня не было другого партнера, с которым бы я так долго работал. Поэтому понимание профессиональное уже отточено. Если бы еще у Тарабукина отнять телефон во время смены, было бы вообще здорово. А так, конечно, мы друг к другу привыкли. Стали друзьями. Мишка советуется, переезжать в Питер или нет, какую машину покупать. Я в курсе всех Мишиных дел. Мы всегда на связи и видимся не только на съемочной площадке.
— На площадке вы нашли не только друга, но и любовь — с Анной Бегуновой вы играли мужа и жену, начался роман, родился сын.
— С Аней роман начался до того, как она стала сниматься в «Кухне». Мы и после расставания продолжаем сниматься вместе. Прошли с ней сложные этапы жизни — принятие и прощение. Сейчас у нас прекрасные отношения. И никаких друг к другу нет вопросов и претензий. Я очень рад этому.
— Ваш Сеня из «Кухни» перешел в «Отель Элеон», потом в другие проекты. И этого героя по-прежнему любят зрители.
— Я в путешествиях «коллекционирую» зрителей из разных стран мира, кто смотрел «Кухню». Эта рубрика называется «Удивительное рядом». В моем списке болгары, которые в Будапеште подошли ко мне. Канадец, который узнал меня в аэропорту Шарм-эль-Шейха. Он меня называл «Ксения фром зе «Китчен». Повар чех на Вацлавской площади в Праге обрадовался встрече. Это было приятно, он смотрел всю «Кухню», все серии, и не раз. Когда мы снимались в Париже, очень много людей подходило.
Помню, корабль проплывал мимо нас по Сене, там была русская свадьба, и, завидев нас на причале, они прекратили скандировать «Горько!» и стали кричать: «Кухня! Кухня!» За восемь лет столько историй накопилось… А Сеня и Федя из второстепенных персонажей превратились в главных героев. Я сам сбиваюсь уже: было шесть сезонов «Кухни», три сезона «Отеля Элеон», сколько-то сезонов «Гранд», «Кухня в Париже», «Кухня. Последняя битва», «СеняФедя». В общем, эта вселенная разрастается, персонажи пересекаются. В новой «Кухне» Сеня и Федя — приглашенные персонажи… Может, у нас будет свой Marvel? Все предпосылки для этого есть.
— Это точно. Команда у вас отличная. Один Дмитрий Нагиев чего стоит!
— Ой, Дмитрий Владимирович — да, он суперпрофи. Первые два сезона «Кухни» мы мало общались, он был закрыт, да и мы не навязывались с общением. А потом сблизились. Особенно когда снимались в «Самом лучшем дне». Играли друзей и подружились. Много с ним разговаривали. Однажды он сказал: «У меня было в этом году 320 смен». Я подумал, это ж сколько сил и энергии нужно иметь, чтобы столько работать. Я бы так не смог. У него невероятный запал и сумасшедший профессионализм.
Мне не хватит энергии на такой объем работы, мне обязательно нужно заряжаться простыми радостями: прогулками с супругой, катанием на самокатах, игрой в футбол с сыном, встречами с друзьями, походами на стадион на футбол или на хоккей, поздними завтраками, романтическими ужинами. Очень люблю путешествовать и на машине, и на самолете, и на пароходе, и на поезде. Когда у Маши был день рождения, мы ездили в небольшое путешествие, заезжали в Ясную Поляну, гуляли там. Это было прекрасно. И на все нужно время, необходимо правильно его распределять, не упуская ни простых радостей, ни интересных проектов.
— Как изменилась ваша жизнь, когда вы встретили Марию Луговую, прекрасную актрису?
— Мы знакомились, можно сказать, дважды. Первый раз семь лет назад. Романа не случилось. У меня была своя личная жизнь, хотя Маруся мне очень понравилась. Мы говорили на одном языке. А второй раз встретились в тяжелый момент моей жизни. Маша вытащила меня за уши из этого состояния, и все вокруг гармонизировалось. Я увидел те простые радости, о которых мы с вами говорили пять минут назад.
— Маша называет вас хаотичным человеком, а она любит идеальный порядок. И вообще, вы очень разные люди.
— Я знаю эти интервью с вырванными из контекста фразами: «Как вообще я вышла замуж за Лавыгина?!» Мы друг друга уравновешиваем и дополняем, потому что Маня человек-план, а я человек-спонтанность. Я как-то с ней говорил: «Ну а вот если два человека-плана встретятся, это же будет круто?» Маша ответила: «Нет, боюсь, со временем они могут возненавидеть друг друга!» И я думаю, она права. У Маруси расписание, и она действует строго по нему. А я обожаю всякие спонтанные вылеты, выезды, выходы, изменение планов. Сорваться, погулять ночью. Вот это моя стихия. Но Маруся очень легко поддается на всякие мои авантюры и доверяет мне.
— Вы же, по-моему, в Париже сделали ей предложение?
— Да. И эту историю я спланировал от и до. 30 октября прошлого года. Я узнал, когда время заката в Париже, и купил билеты на Эйфелеву башню нам с Марусей и ее сестрой Викой, которая тоже была с нами, именно на это время. Хотелось, чтобы было видно, как загорается огнями город. Заложил время на радость, на дорогу в ресторан.
— Волновались?
— Я боялся, что все сорвется. Когда заходишь на Эйфелеву башню, положено все металлическое из сумки выкладывать, показывать, что у тебя там. А у меня в сумке — коробочка с кольцом. И мне пришлось оторваться немножко от Маши и Вики. Они прошли и встали в двух метрах от меня. Я ломал голову: как бы так встать, чтобы кольцо от них закрыть. Но миновала меня чаша сия, сумку я открыл, но кольцо достать никто не попросил. Я его делал на заказ, придумывал дизайн. Такое кольцо есть только у Маши, второго такого в мире нет…
Знаете, до этого мы были в Турции, в заповеднике. И поехали на гору смотреть на закат. Этот закат был какой-то невероятный. Если бы у меня тогда было с собой кольцо, я бы сразу сделал предложение, но у меня с собой кольца не было, и я подумал: надо подходящий момент как-то сконструировать самому… Париж на закате был очень красивый, внизу огонечки стали зажигаться. Я говорю: «Бриллиантики прямо зажигаются, да?» — «Да. Помнишь, мы с тобой на горе стояли, был фантастический закат. И вот снова закат». — «Слушай, а давай всю жизнь вместе встречать закаты». Она говорит: «Давай». — «Выходи за меня замуж». Она замерла, и мгновение остановилось. Потому что я на колене стою, люди стали собираться вокруг, я говорю: «Марусь, ты ответь что-нибудь, пожалуйста». Сейчас Маша говорит, что молчала, потому что этот момент хотела продлить как можно дольше, запомнить.
Расписались мы 25 января в Кутузовском загсе. Это мой район, я тут вырос. Ходил мимо этого загса сначала на карате, потом на вольную борьбу, потом на картинг и прочее. А теперь женился там. У нас в этот день не было торжества, Маня вечером играла спектакль. Праздновали мы 1 февраля в том месте, которое для себя открыли, когда познакомились. Ну, наверное, у каждой пары есть свои какие-то места. Для нас это ферма в Потапово. Маленький дом отдыха, у них продукты свои, хозяйство свое, все очень красиво. Мы прямо его полюбили и в первый приезд даже пошутили: «Свадьбу здесь было бы круто сыграть». И забыли об этом. Но когда дело дошло до свадьбы, мы в первую очередь вспомнили про Потапово, про наше место. Свадьбу готовили полностью сами, нам никто не помогал, никто не организовывал. Пригласили всего 30 человек. Был, конечно, сын Федя и плясал вовсю. Он Марусю очень любит, но к ней по-другому сложно относиться.
А в загсе Федя нам принес кольца. Он сильно волновался, и я вместе с ним. Это было невероятно трогательно, Федя был такой маленький мужчинка с галстуком, в жилетке, рубашечке. Он тоже этот момент запомнил и периодически говорит: «А помнишь, пап, как я вам с Машей колечки принес?» Я говорю: «Помню, родной». Ой, на свадьбе столько всего было! Мы каждому гостю написали четверостишие, это было наше приветственное слово, представление гостей друг другу. 30 четверостиший, практически поэма. И после этого все покатилось само собой. У нас не было никакого ведущего, мы сами все, через одного, были ведущие. Была интересная история. Маша очень хотела музыкантов, но я не хотел классические кавер-группы: громкую музыку, ударные, электрогитару.
— Боялись, что свадьба будет, как в фильме «Горько!»?
— У нас было первое условие: только не как в «Горько!». Я случайно в соцсети увидел балалаечников, которые играют каверы, и это было так здорово! Я сказал: «Машка, смотри, это то, что нам нужно». Она ответила: «Точно». Но мы не могли найти в интернете ничего похожего, не было подобных групп, которые бы могли сыграть у нас на свадьбе. И тогда я сказал: «Надо выдохнуть, и они сами нас найдут». Это про спонтанность. Я очень люблю, когда тебя находит что-то, а не ты. Ты как бы во Вселенную говоришь: «Я очень хочу, чтобы было так» — и Вселенная делает, все случается, как ты хочешь. И вот мы приходим на Рождество в еще одно наше место…
У нас вообще везде какие-то наши места есть. Приходим на Рождество в ресторан, который считаем своим, потому что у нас там было первое свидание. Заходим, садимся за наш стол, и тут заиграли балалайки. Я подумал: запись, что ли? Поворачиваю голову — играет оркестр балалаечников. Я подошел к ним, мы познакомились, я говорю: «Ребят, у нас свадьба 1 февраля, приедете?» — «Мы не можем, у нас гастроли в Китае». Но они на эти гастроли не полетели, потому что закрылось все, и приехали на нашу свадьбу. Мы сделали живое караоке. Было распечатано, по-моему, штук тридцать песен с текстами и роздано гостям. Пели все, даже те, кто говорил, что никогда петь не будет. И плясали все, это было невероятно. Очень по-доброму, по-семейному, гладко и круто все прошло.
— Очень скоро после свадьбы страну посадили на самоизоляцию. Мне кажется, для молодоженов это прямо мечта.
— Да, это было шикарное время! Время простых радостей. Вселенная нам словно сказала: «Наслаждайтесь!» Мы с Марусей уехали из города и три месяца прожили на даче. Никуда не нужно было бежать, торопиться. Мы сами не могли остановиться, и тогда нас остановили, чтобы мы подумали о чем-то, поняли что-то. Я только так к этому и отношусь, как к остановке, и спасибо, что эта остановка была.
— Кто в вашем доме готовит?
— Маруся, конечно. У нас классическая семья: если что-то сломалось — чинит мальчик, а готовит девочка.
— Не сложно двум артистам в одной семье? Вы не боитесь профессиональной ревности?
— Наоборот все, на самом деле. Ведь Машин успех — это мой успех, а мой успех — это Машин успех. Когда идет Машин сериал и ее разрывают: придите на программу сюда, придите на радио туда, дайте интервью — я горжусь. Увеличиваюсь, как индюк, надуваюсь, потому что это моя жена. Я думаю, что и у Маши такое же происходит.
— Как изменилось ваше представление о том, что такое любовь?
— Любовь — это когда конфетку ест она, а сладко мне. Когда услышал это выражение, подумал: «Господи, ну почему не я его придумал?!»
— Какие-то совместные проекты, антрепризы, может быть, киноистории планируете?
— Пока не было такого опыта, но, вполне вероятно, еще будет. Мы же ипэшники теперь все, ИП «Лавыгин», ИП «Лавыгина». Маша поменяла фамилию, в паспорте она Лавыгина, но у нее остался творческий псевдоним — Луговая. Чем больше успеха у Маши, тем больше успеха у нашей семьи, у нас, Лавыгиных. Для Маруси это был очень важный момент — переход из папиного рода в род мужа. Я не настаивал, но она сказала: «Я так хочу».
