«Я был на Афоне осенью, спросил у старца: «Где же справедливость?» Он ответил: «Справедливости нет в этом мире». Потом спросил: «А какие роли ты играешь?» И я ему несколько назвал. И тогда старец сказал: «А чего же ты от людей ждешь? Они же видели тебя в образе убийцы и поверили в это. Теперь они считают справедливым тебя добить», — рассказывает Дмитрий Дюжев в совместном с женой Татьяной интервью.
— На экраны выходит фильм «Тобол» об очередном этапе покорения Сибири Петром Первым. В этом фильме ваш муж, Татьяна, сыграл роль, о которой многие артисты даже не мечтают, — царя Петра…
Татьяна: Помню, как Дима пришел домой после того, как его постригли под Петра Первого. Он поднял свою челку и обнажил выбритый лоб. Я замерла от удивления! Пыталась себе представить, как мы теперь будем ходить на какие-то мероприятия, куда нас пригласят. Ведь каждому не объяснишь, почему у твоего мужа такой странный вид… Но оказалось, что это только начало...
— Хотите сказать, что Дмитрий и дома стал вести себя по-царски?
Татьяна: Он, человек спокойный и уравновешенный, стал более вспыльчивым, ранимым, возбудимым и резким. У Димы даже проскальзывал командный тон, когда он возвращался со съемок. Ему требовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Раньше с мужем такого не случалось. Мало того, когда мы только познакомились, меня удивляло, что Дима после какого-нибудь очень эмоционального спектакля делал шаг со сцены и мгновенно становился самим собой. Я спрашивала: «Как ты можешь так быстро переключаться?» А тут, снимаясь в роли Петра, Дима стал плохо спать, у него пропал аппетит… Не потому, что волновался, а потому, что действительно как будто бы стал немножко другим человеком. Мне кажется, прическа тоже оказала на него влияние. Поменяв привычный облик, он глядел на себя утром в зеркало глазами другого человека.
Дмитрий: Все-таки не думаю, что я стал другим человеком. Просто в то время я подсознательно себя сближал со своим персонажем, представляя, как тот ходит, как дышит, как общается, как чувствует себя, какой он в быту… И действительно, именно когда гримеры меня постригли, я приблизился к образу Петра. А ведь хотел отказаться от этой роли. Я максималист и понимал, что мое лицо не похоже на лицо Петра Алексеевича. Но потом стал изучать личность царя-преобразователя, проникаться его духом. Я очень благодарен всем, кто мне встречался на этом пути, они помогли сделать невозможное.
Например, в Москве, в Историческом музее, находится слепок головы Петра Алексеевича, и мне дали возможность одному подробно изучить его. У Петра вздутые ноздри. Верхняя его губа чуточку прижата, нижняя выдвинута. Глаза чуть навыкате, что говорит о высоком внутричерепном давлении. Я был в Екатерининском дворце, где находится отпечаток ладони Петра 1717 года. Шел 2017 год, и научный сотрудник сказал: «Дмитрий, возможно, в тот же день, в ту же минуту Петр Алексеевич прикладывал сюда руку 300 лет тому назад». Я прикоснулся к слепку. Можно сказать, мы соединили свои руки через три сотни лет… Мне повезло, я многое видел из его вещей и предметов, что-то даже подержал в руках. Это незабываемые ощущения. Кажется, в таких раритетах особая энергия.
Вообще, современники Петра Алексеевича отмечали его особую энергетику и силу воздействия. В гневе он был очень страшен, так что люди дар речи теряли и заикались. Лицо царя искажалось гримасой. У него была чрезмерная нервная возбудимость… И вот все это я должен был сыграть. Меня консультировали два историка. Помогали и художники. Попросил их сшить мне обувь 43-го размера, несмотря на мой 45-й. Я хотел добиться неустойчивости походки, поскольку у Петра Алексеевича при росте 2,04 метра нога была 38-го размера. Из-за того что обувь была мне мала, за время съемок у меня посинели ногти, а потом я их и вовсе лишился. Меня пытались заставить надеть сапоги моего размера, но я отказался. Потому что Петр Алексеевич почти постоянно испытывал физическую и душевную боль.
— Ничего себе! Нелегко дались вам эти съемки…
Дмитрий: Самый сложный момент был, когда потребовалось в один дубль снять важнейшую сцену. Вот представьте: идет проливной дождь. Царь на коне подъезжает к висящему на веревке истлевшему трупу Гагарина, губернатора Сибири, которого он же и приказал казнить за воровство. Одним ударом кнута царь сбивает тело на землю, но тут под ним самим лошадь взбрыкивает, и всадник тоже падает в грязь. Мой костюм — камзол, кафтан, рубахи и штаны были в точности скопированы с тех, что находятся в хранилищах Петродворца. Это же пять слоев одежды из тяжелых материй, которые использовались 300 лет назад.
Под струями дождевой машины все они насквозь пропитались водой. После того как я во всем этом еще и падал в вязкую болотную грязь, костюм приходил в такое состояние, что быстро его никак не вычистить и не высушить, так что второго дубля не будет. А сцена сложнейшая! По задумке режиссера Игоря Зайцева, я должен оказаться лицом к лицу с трупом, после чего еще как-то встать во всей этой намокшей тяжеленной одежде и, войдя в особое предыстерическое состояние, кнутом избить тело Гагарина. Петр ведь до конца не знает, справедливо ли покарал беднягу, ведь он поверил доносам, в правдивости которых невозможно разобраться. Вокруг 300 человек массовки, там же целые верфи построены, масштаб и ответственность невероятные. Дубль зависит только от меня! Есть только один шанс, а если что-то пойдет не так, целый день будет потерян. В итоге, доиграв сцену до конца, я от дикого напряжения потерял сознание… Вот это было страшно.
— Скажите, почему вы не потребовали дублера, ведь падение с лошади могло плохо закончиться…
Дмитрий: Потому что было бы видно, что это дублер. И вообще, меня вдохновляет такая работа, где есть риск. На съемках Никиты Сергеевича Михалкова я отказался от дублера и горел сам. От некоторых ролей остались шрамы. Дома у меня лежит, напоминая о других съемках, кусок обшивки самолета с вмятиной. Это наш самолет в полете задел высоковольтный провод. Мы чудом живы остались!
— Интересно, что скажут ваши дети, когда посмотрят фильм. Младший-то еще маленький, а старшему уже можно смотреть такое кино. Вы брали его на показ «Тобола»?
Дмитрий: Нет. С Ваней мы обязательно фильм посмотрим, но позже. На премьеры, где фотографы, журналисты, публика, я принципиально не беру сыновей. Детям излишнее внимание только вредит. И мы с Танечкой договорились, что сниматься с ними не будем до тех пор, пока они не смогут осознать, какие у всего этого последствия. Если ты существуешь в медиапространстве, в любой момент тебя могут как похвалить, так и облить грязью. Одним ты нравишься, другим нет. Даже во времена «Бригады» кто-то говорил: «Крутые персонажи», а кто-то письма страшные писал. У меня на почте сохранилось одно: «Мой ребенок фанател от вашего сериала и твоего персонажа и в итоге захотел быть похожим на него. Стал принимать наркотики, вести хулиганский образ жизни, и теперь он умер. Вы виноваты в смерти моего сына!» Не одно такое письмо было. Как человек творческий, получая такие послания, я буквально умираю.
— Бывает, известных людей еще и специально провоцируют ради того, чтобы создать скандал…
Дмитрий: Да, и на меня недавно целая охота шла. Доходило до того, что через Интернет пытались найти девушек, у кого была связь с Дмитрием Дюжевым. Мол, срочно нужны ваши истории, платим хорошо.
— А с чего все это началось?
Дмитрий: С интервью, которое я дал в Риге в конце 2017 года. Я ездил туда со своим спектаклем «Евгений Онегин». Кстати, это был как раз тот «суперэмоциональный» период, когда я снимался в роли Петра… Интервью давал буквально на бегу перед самым спектаклем. В студии меня встретил ведущий, просто душка, он все говорил, говорил… Мол, я вас обожаю, у вас полные залы в России, у вас полные залы в Европе, вы потрясающий, вы гениальный, вас все так любят безумно. Сплошной мед лился. Я даже растерялся. И, когда началось интервью, мне все еще хотелось возразить, что не все так сладко.
Хотелось сбить медово-приторное настроение ведущего. И я ему как бы в продолжение предыдущего разговора говорю, что утром я к ним летел и никакой любви всеобщей не заметил. Дело было так: я подошел к стойке для бизнес-класса и увидел перед ней огромную очередь. Но в бизнесе нет столько мест, поэтому я, извиняясь, стал спрашивать у людей: «А вы в своей очереди стоите? У вас билет бизнес-класса?» Оказалось, что практически все стоят не в свою очередь. Я нашел человека с билетом из бизнеса и спокойно встал за ним. И тут на меня посыпались оскорбления: мол, выскочка, народ не уважаешь, ишь какой, иди назад! Я не стал связываться и ушел в конец очереди. Но крики продолжались: «Да кто ты такой? Да что ты такого сделал?!»
Когда мое интервью с рассказом об инциденте в аэропорту появилось в Сети, хлынула ненависть. Меня проклинали. Я был в шоке, потому что никогда прежде с подобным не сталкивался.
— Вы знаете какие-то способы, помогающие защитить себя и семью от агрессии?
Дмитрий: Не знаю. Я был на Афоне осенью, рассказал старцу эту историю и спросил: «Где же справедливость?» Он ответил: «Справедливости нет в этом мире». Потом спросил: «А какие роли ты играешь?» И я ему несколько назвал. «Остров» упомянул, «Бригаду», «Жмурки». А как без них — у этих отрицательных персонажей популярность больше, чем у остальных 58, мною сыгранных. Все помнят именно их! И тогда старец сказал: «А чего же ты от людей ждешь? Они же видели тебя в образе убийцы и поверили в это. Теперь они считают справедливым тебя добить, а на твоей могиле говорить: «Мы его наказали, потому что он преступник». Я сразу вспомнил историю, случившуюся с Марком Бернесом.
Когда он сыграл рецидивиста, помогающего милиции — то есть, на жаргоне, «ссученного вора», в какой-то тюрьме посмотрели этот фильм и разыграли на картах, кто накажет Бернеса, когда выйдет на волю. Марку Наумовичу позвонили из КГБ и сказали: «За вами идет слежка, мы их контролируем, но все же будьте внимательны, к вам могут прийти гости». Вскоре в подъезде Бернеса арестовали человека, который направлялся к нему с ножом. Вот такая она — психология зрительского восприятия… И мне старец сказал: «Не играй больше отрицательных ролей». Со своей точки зрения он, конечно, прав. Но Константин Сергеевич Станиславский вдохновлял артистов быть «пластилином». Сила искусства в том, что можно стать разным. Мне интересно изучать нового человека… Я люблю и свою работу, и своих зрителей, несмотря на агрессию, с которой иногда сталкиваюсь. Тому же учу и своих детей — все нужно делать с любовью, а не с холодным сердцем.
— Более любящего человека, чем вы, надо еще поискать. У вас же совершенно уникальная семейная история! Как увидели свою будущую жену Татьяну на стадионе на концерте Мадонны — так с тех пор и влюблены. Не представляю, как это вообще возможно — распознать своего человека в многотысячной толпе?
Дмитрий: Начну издалека. Еще когда я учился в школе, я стал верующим. Потом переехал в Москву, снимал комнату в трехкомнатной квартире и ходил в храм по соседству. Там встретил отца Андрея, который стал моим духовником. И мы начали долгий путь взращивания в человеке православного зерна… Отец Андрей первым делом спросил: «Ты куришь?» — «Курю». — «Вот с этого мы и начнем. Когда бросишь, приходи». Потому что считается, что ладан отгоняет чертей, а сигаретный дым — ангелов. Через несколько дней я пришел к нему и говорю: «Все, бросил!» — «Хорошо, тогда пойдем дальше»... И вот так постепенно мы пришли к тому, что он сказал: «Воздержись от плотской любви. Только в самоощущении чистоты ты сможешь распознать, кто она — твоя судьба. Иначе во всем изобилии твоей жизни ты не заметишь свою любовь. И будешь жаловаться: «Ну где же она? Мне столько лет, а я не встретил ту, единственную».
Что-то внутри человека тебя должно увлечь, а не красота, не внешность. И, чтобы рассмотреть это внутреннее, надо соблюдать чистоту». Вот так все и произошло. Хотя мне повезло: кроме внутренней духовности мне досталась еще и красивая форма. Я с первой секунды понял — это Она. Концерт сильно задерживался, я сидел на местах для медийных лиц и вдруг увидел в толпе лицо, светлые развевающиеся волосы… И остальные люди как будто перестали существовать. Страха ошибиться не было. Когда человек проходит духовный путь развития, ему многое открывается. Как монаху все понятно, для него не существует ни удивления, ни разочарования. Вот пример: когда мы с Танечкой пришли в Псково-Печерский монастырь, монаху, встретившему нас, все было ясно, он только спросил: «Где же ваши мальчики?» А ведь мы тогда даже женаты не были… Прошло время, мы с Танечкой поженились, обвенчались, и у нас родились наши мальчики.
— Таня, а вы что-то почувствовали в тот первый день, когда увидели Дмитрия?
Татьяна: Передо мной был парень, который робел, стеснялся и подбирал слова… Но потом у меня вдруг возникло удивительное ощущение, которого я раньше не испытывала никогда. После окончания концерта Дима взял меня за руку и повел через толпу. Он хотел защитить меня, вывел, посадил в машину, и сделал это так естественно, как будто уже много лет держал меня за руку… В общем-то, он не отпускал мою руку все полтора года, что за мной ухаживал, прежде чем мы поженились. И не отпускает до сих пор. Знаете, меня романтикой не удивишь. Можно только напугать. В моей жизни и до Дмитрия была романтика, но за этим скрывалась лишь пустота и позерство. А любовь — это вот рука, которую он подает тебе в толпе. Любовь не зависит от того, я красивая или некрасивая, радостная или в переживаниях и проблемах. За те полтора года, что мы с Димой встречались, случалось всякое. И я убедилась: Диме я нужна любая.
— Но зачем же понадобились эти полтора года? Почему вы тянули со свадьбой так долго?
Татьяна: Я держала Диму на расстоянии. И сначала скорее позволяла себя любить, чем сама была влюблена. Просто понимала умом, что рядом со мной порядочный, очень добрый, очень хороший парень… Может быть, есть более влюбчивые женщины. Но у меня глубина чувства идет по нарастающей. Я с каждым годом Диму люблю больше и больше. И это совершенно другой уровень, который к влюбленности не имеет отношения. Таких мужчин, как он, в наше время очень мало. Его сила — в благородстве. Не в том, что он физически силен и залезал ко мне по водосточной трубе на третий этаж, что на руках носил, что мог купить двести роз. Это может сделать в принципе любой мужчина, но что за этим стоит — большой вопрос.
Дима — настоящий, как мой отец, как мой дедушка. Он думает прежде всего о нас с мальчиками, о моих родителях и близких. А о себе он думает вообще в последнюю очередь. Знаете, как Дима радовался, что у меня большая семья! Сразу полюбил всех моих родственников и родных, семью моего брата, бабушку, родителей. Меня сначала это очень удивляло. Когда родился наш Ванечка, Дима получал режиссерское образование, и мы жили вместе с родителями в одном крошечном пространстве. Были бытовые сложности, но Дима их как будто не замечал. Он звонил мне вечером, спрашивал: «Все приехали? Все дома? Народу много?» — «Да». — «Ой как хорошо, все, я еду».
— В любой семье, даже самой прекрасной, все равно бывают тяжелые моменты, испытания, непонимания, ссоры…
Татьяна: За то время, что мы вместе, у нас не было каких-то серьезных испытаний, но мелкие бытовые проблемы, конечно, случаются. Иногда какая-то чепуха портит все. Но, к счастью, у нас есть духовник, отец Андрей, он венчал нас и стал крестным наших мальчиков. Очень многие ответы мы находим у него. Он стоит на страже нашего брака, подсказывает мне и, видимо, Диме тоже во время исповеди какие-то вещи, которые дают силы, учат смирению, прощению. Он не дает забыть, что, венчаясь, мы обещали друг другу очень многое…
— Знаю, что Дмитрия, когда он был ребенком, воспитывали по-советски сурово. В случае чего, и ударить считалось в порядке вещей. А как Дмитрий теперь воспитывает собственных сыновей?
Дмитрий: Никакого насилия! Таня мне объяснила, что так нельзя, хотя поначалу я и не думал, что отшлепать детей — это что-то ужасное. Но я учусь терпению.
Татьяна: Дима самый лучший отец, у него с сыновьями особая мужская связь. Я провожу с ними большую часть времени, но если дома папа, то детям становится не до меня и я слышу то и дело: «Мама, подожди…» Папа для них — центр мира. Они могут втроем бороться или кататься на самокатах. Со старшим Дима часто играет в шашки и в какие-то компьютерные игры, мальчишеские стрелялки. Мама никогда не даст мальчикам такого! Если мы где-то на отдыхе, то их досуг — плавание или какие-то физические занятия. Это восторг и радость. Папа и сам становится мальчишкой в этот момент. И мне приходится утихомиривать всех троих, следить за тем, чтобы не было травм.
— Есть разница в том, как вы воспитывали старшего сына и как младшего, Митю?
Татьяна: Да! Мальчики очень разные. У меня четко все было выстроено со старшим сыном, правильно и разумно, с ним я использовала все свои психолого-педагогические знания и получала тот эффект и ту реакцию, которых и ожидала, исходя из того, чему меня учили в институте. В силу своей ответственности и усидчивости Ваня отличник, сейчас учится в четвертом классе. А младший родился совершенно другой. Я это сразу поняла. Старший может долго играть, складывать башню из кубиков… А младший эту башню рушит моментально. Любит все экстремальное, связанное с острыми ощущениями.
Митя с самого раннего детства качается на качелях так, что у меня сердце замирает, но по-другому ему не интересно. Его сложно посадить за стол, когда приходит время занятий. Не хочет он в специально отведенное время учить буквы или цифры. Но в свои четыре года легко схватывает на лету английские фразы, песенки из мультиков, у него прекрасная логика. То есть он не менее умный, но гораздо менее управляемый, чем Ваня. Так что не одному только Диме приходится учиться терпению. Когда в семье появился бунтарь, первым желанием было его усмирить любым способом: прикрикнуть, сказать, что ничего не получится, что надо только по-нашему и никак иначе. Но ничего не работало. Дети учат нас быть спокойнее, иногда отступить, иногда попросить аргументировать, поставить себя на место ребенка. Диме, кстати, это даже проще, чем мне.
Дмитрий: В какой-то момент я вспомнил себя в этом возрасте, свои переживания, и все стало на свои места. Я понял сына. Помню, как родители хотели добиться чего-то для меня невозможного. Я плакал, а они не понимали, как мне плохо. И в тот момент, когда я хочу отругать маленького ребенка, заставить его что-то сделать, наказать, я вспоминаю себя и останавливаюсь.
Татьяна: Там, где надо, мы действуем хитростью. Ваня мне часто с Митей помогает. Мы уже знаем: если Ваня сядет заниматься, то и маленький тоже захочет. Потому что у Мити вечное желание: «Хочу как Ваня».
— Татьяна, вы очень погружены в семью. А вопрос карьеры навсегда для себя закрыли?
Татьяна: Я работаю уже четыре года. В школе старшего сына, психологом. С того момента, когда он пошел в первый класс. У меня же два высших образования — первое педагогическое, второе — экономическое. Я работала по второй специальности в нефтяной компании и думала, что к базовому образованию уже никогда не вернусь. Но ошиблась. Было так страшно отдать своего первенца, маленькую крошечку, в незнакомый ему мир школы, что я решила — нужно быть рядом.
— Боже, какая вы мама, абсолютно фанатичная.
Татьяна: Если честно, мне с моей гиперопекой тоже нужен психолог. (Смеется.)
— Муж был не против, когда вы вышли на работу?
Татьяна: Дима сказал, что жена-учительница — это мечта любого мужчины. Правда, несмотря на мою маленькую занятость, а у меня всего четверть ставки в школе, иногда приходится жертвовать нашими совместными выходами, какими-то планами. Диме это не нравится, он привык, чтобы я была всегда рядом. Но у нас есть даты неприкосновенные — Новый год, дни рождения детей и наши.
— В вашей семье есть еще один прекрасный праздник — день бракосочетания 14 февраля. Вы совсем недавно его в очередной раз отпраздновали. Что-то особенное придумали ради такого случая?
Татьяна: Мы в прошлом году десятую годовщину отметили с друзьями в том же отеле, где у нас в 2008 году состоялась свадьба. Сделали такое мини-повторение. Но в этом году нам хотелось тихого, семейного вечера-свидания наедине.
Дмитрий: Просто для нас счастье — это быть друг с другом и хоть иногда оставаться вдвоем.
Благодарим отель Swisstel Krasnye Holmy за помощь в организации съемки
