Анна Легчилова: «Бочкина перед премьерой лучше не трогать!»

«Стою у входа на Высшие режиссерские курсы в роскошной каракулевой шубе — мне ее продюсеры фильма «Перекресток» на премьере подарили. И прошу у однокурсников пять рублей на метро! Все думали, что шучу. Причем кое-где по городу еще висели афиши «Перекрестка», — вспоминает актриса и режиссер Анна Легчилова.

— Анна, вы известная актриса и кинорежиссер. А как вы связали свою жизнь с искусством?

— Как-то очень естественно, наверное, судьба привела... Я родилась в Минске. Мама была экономистом. А папа, Александр Кузьмич, окончил журфак, потом работал ученым секретарем НИИ экономики при Госплане БССР, помощником министра высшего и среднего специального образования. Но настоящим его призванием было творчество — папа прекрасно играл на гитаре, любил петь. В 14 лет начал писать стихи и с годами стал известным белорусским поэтом-песенником. Его произведения исполняли Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, ансамбль имени Александрова, «Сябры»... Так что я с детства бывала за кулисами, знала всю белорусскую эстраду: «Песняры» были для меня не звездами «из телевизора», а классными дядьками, которые дружили с моим папой. Когда в юности меня приглашали вести телепрограммы, в которых надо было брать интервью у знаменитостей, возможно, именно поэтому у меня это как-то легко получалось. Ведь я хорошо знала всех этих людей.

— Значит, все дело в отцовском влиянии?

— Не только. Очень артистичной была папина мама, Ольга Павловна. Бабушка в войну выступала с фронтовыми бригадами — у нее вся грудь в орденах. Именно она учила со мной стихи, множество стихов. Отчетливо помню такую картинку: мне года три, я стою на табуретке, одетая в длинный, очень красивый шелковый халат — его края на полу лежат, и с чувством читаю Есенина. Неудивительно, что в школе я начала ходить в театральную студию, а потом решила поступать на актерский факультет.

— В Москве?

— Я всегда интуитивно знала, что окажусь в Москве, но одновременно чувствовала, что ехать туда мне рановато. И все-таки поехала. Практически во всех училищах дошла до конкурса, но в последний момент что-то не срасталось. Так было в ГИТИСе — тогда курс набирала Касаткина, в школе при театре Анатолия Васильева. В Щукинском училище меня практически взял к себе Любимов (со мной на потоке поступала Маша Миронова). Я даже позвонила в Минск, сказала, что остаюсь в Москве (из иногородних до конкурса дошла одна я). Но в итоге с конкурса слетела. Выхожу из Театра на Таганке — Любимов там устраивал просмотры, — реву страшно. А через год Юрий Петрович уехал за границу, его курс расформировали, и его ученики разошлись по разным училищам. А еще лет через двадцать Маша Миронова и ее сын Андрей снимались у меня в картине «Измена»!

— Что стали делать, вернувшись в Минск?

— Поступила в театральный институт, а еще работала на телевидении и играла в театре, очень на тот момент популярном. Он так и назывался: «Альтернативный». При нем работал клуб, которым руководил Гена Шульман, он приглашал туда с творческими вечерами московских звезд. Евгений Леонов, народный любимец, в жизни оказался очень скромным. Помню, я с другими актерами зашла к нему в гримерку поблагодарить за спектакль, и мы разговорились. Евгений Павлович в какой-то момент распахнул рубашку и показал нам шрам — через всю грудину, очень большой. Незадолго до этого он сделал операцию на серд­це, и ему очень хотелось с кем-то поделиться своим вторым рождением. Огромное впечатление на меня произвел Смоктуновский. Настолько, что я не удержалась, выскочила из-за кулис на сцену и поцеловала его. У меня на губах была красная помада, и на щеке Иннокентия Михайловича остался яркий след...

А еще я потихоньку начала сниматься в кино. Работа на «Беларусь­фильме» была для меня прекрасным опытом. Например, в озвучании. Сейчас с помощью компьютера можно растянуть или сжать любой звук, сдвинуть его чуть вперед или назад, а тогда надо было точно попасть в собственную артикуляцию.

В Белоруссии часто снимали ленты с участием российских актеров. Так было и в одной из первых моих картин — сериале «Зал ожидания», в котором в эпизодических ролях засветились, наверное, все минские артисты всех поколений, а главные роли играли москвичи. Режиссером этого фильма был Дмитрий Астрахан, который тогда прак­тически безвылазно снимал в Минске. Он дал мне, абсолютно неопытной актрисе, очень много. Направлял, учил, как надо поворачиваться к камере, как поднимать глаза. Ведь тогда, в прошлом веке, еще снимали на пленку и без звука. И режиссер во время съемки мог что-то актеру подсказать под стрекот камеры. Да, я еще застала время, когда было слышно, как камера шумит...

Дмитрий Хананович чувствовал зрителя, знал, что надо человеку от фильма. И еще он обожал артистов. А артисту главное — почувствовать, что он крутой, что его любят, тогда горы свернет! У Астрахана есть такая способность: при нем актеры расцветают! И еще Дмитрий Хананович очень обаятельный, веселый, рассказывает множество историй, умеет расслабить артиста на площадке. Он... легкий, что очень важно в таком трудном деле, как киносъемка. Не знаю, как сейчас, — давно у Дмитрия Ханановича не снималась, но тогда на площадке он был громким, шумным, в руках — рупор, благодаря которому Астрахан был похож на режиссера из мультика «Фильм, фильм, фильм».

В «Зале ожидания» у меня был эпизод. А в следующем фильме — «Контракт со смертью» — Астрахан дал мне достаточно большую роль. Мы с Дмитрием Певцовым играли мужа и жену. В одной сцене Дима должен был дать мне пощечину. И дал — очень ощутимую, я даже растерялась.

— Потом у Астрахана вы сыграли главную роль в фильме «Пере­­­­­­к­ресток», которая принесла вам настоящую популярность…

— Когда меня вызывали на пробы в этот фильм, я отказалась. Так и сказала Астрахану: «Зачем вы меня пробуете?! Я же только что у вас в «Контракте со смертью» сыграла». Но он настоял. На самом деле самое правильное — идти на кастинг, думая, что тебя не утвердят. Тогда не переживаешь, а просто играешь. Когда же очень хочешь получить роль, волнуешься и зажимаешься. Всю жизнь пытаюсь полюбить пробы, чтобы чувствовать себя на них посвободнее, но каждый раз для меня это дикое испытание. На пробах в «Перекресток» была уверена, что не подойду, ведь на главную женскую роль там пробовалось много московских известных артисток. Может, поэтому я и показалась хорошо. Астрахан утвердил меня, неизвестную девочку из Минска, в пару к известному Лене Ярмольнику. И получилась картина, которую до сих пор любит зритель...

— И как вам работалось с Ярмоль­ником, звездой?

— Он держался немножко так… свысока, но группа его обожала — оба­яние Лени просто зашкаливало! Леня всегда приезжал на каких-то невероятных авто. Помню, снимали в Москве, на Маяковке, и Леня появился на таком красивом, таком сумасшедшем автомобиле, что вся группа рты раскрыла: «А-а-а…» А самыми сложными оказались съемки сцены у настоящего загса. Лето, дичайшая жара, а на мне черный блестящий плащ из полиэстера, на Лене — смокинг. И мы изображаем глубокую, холодную осень, чуть не теряя сознание от духоты.

— После «Перекрестка» вы снялись в десятках фильмов, и вашими партнерами были великолепные артисты. Например, в сериале «Дальнобойщики» — Влад Галкин.

— Я очень смешно попала в этот сериал. Наверное, та самая судьба... Тогда я жила в общежитии ВГИКа на улице Галушкина, на 16-м этаже. Зима, депрессуха, денег нет совсем. Сижу в коридоре на корточках, прислонившись к стеночке, курю. Мимо проходит режиссер Юрий Кузьменко (он жил на том же этаже): «Аня, привет, куришь?» — «Курю». И пошел дальше. А вскоре позвал меня в «Дальнобойщиков». Ведь это Юрий Александрович снял первые двадцать серий проекта...

Влад Галкин был чудесным человеком, светлым. И никакого надлома, намека на ранний трагический уход в нем не чувствовалось. Мы все, конечно, знали о его проблеме, актерский мир тесен. Когда на съемки приезжала жена Влада актриса Даша Михайлова, которая его очень любила и во всем ему помогала, он держался, и никаких срывов съемочного процесса не было. Может, истоки его болезни — в детстве. Он же ребенком снимался, а пройти через звездное детство очень сложно. Влад жил с каким-то ореолом, что он такой... шальной. Вот это слово подходило к нему больше всего. Его темперамент, энергетика многое прибавляли к его ролям. А в обычной жизни, скорее всего, мешали. Очень жаль, что так все закончилось... К сожалению, это судьба многих русских артистов, да и не русских тоже.

— Среди ваших партнеров в кино был и Андрей Краско...

— С Андрюшей я работала и как с партнером, и как режиссер — у меня он снимался в сериале «Наваждение». Андрей был закрытым человеком. А как актер, невероятно чувствовал камеру, знал, где «градус» повышать, где понижать, где сделать акцент, где паузу. Это незаметная, тонкая работа, которая только кажется простой. В «Наваждении» у Краско была большая, серьезная нагрузка. И, несмотря на все свои болячки, а их у него было немало, на площадке он не завалил ни одной сцены! Вот такой потрясающий профессионализм — работать на высочайшем уровне, невзирая на проблемы. Кстати, у Владимира Меньшова, с которым я снималась в «Заколдованном участке», оказывается, сильно болели ноги. Но я узнала об этом случайно — мне сказали в конце съемок. Невероятная преданность профессии большого артиста...

— Вы упомянули, что жили в общежитии ВГИКа. А разве вы там учились?

— В общежитии ВГИКа я жила, когда поступила на Высшие режиссерские курсы. В конце 90-х в кино наступило безвременье, фильмы практически не снимали. А мне хотелось, чтобы снимали! Я же в кинематограф влюбилась раз и навсегда. И даже сыграв в Московском театре имени Пушкина главные роли, на вопрос «кино или сцена?» всегда отвечала: кино. На съемочной площадке я чувствую себя как рыба в воде. И мне комфортно быть и актрисой, и режиссером. Тем более что всю жизнь я писала какие-то сюжеты, небольшие истории. И сидеть в Минске мне тогда уже стало скучно. Но решительный шаг я все не делала. Пока подруги меня буквально не вытолкнули: «Тебе надо в Москву!» Я взяла на «Беларусьфильме» старенький желтый чемодан (своего не было), заняла у друзей денег и поехала. В тот год на Высших режиссерских курсах впервые ввели платные места…

— Как вас встретила столица?

— Сурово: конкурс к тому моменту закончился, а деньги у меня в по­езде украли. У меня есть такая особенность: не люблю кошельки, деньги держу прямо в сумке. В Москву помимо желтого чемодана взяла с собой красивый модный портфель, в карман которого и положила всю наличку. Один раз вышла в тамбур покурить, и, видимо, в этот момент меня и обворовали. Обнаружила это, только когда приехала на квартиру приятелей, у которых остановилась в Москве.

Меня выручил Астрахан, который одолжил нужную сумму. А вскоре я снялась в одной немецкой картине, получила гонорар и смогла как-то выкрутиться. Но все равно время тогда было тяжелое. Помню, стою у входа на Высшие режиссерские курсы в рос­кошной каракулевой шубе — мне ее продюсеры «Перекрестка» на премьере подарили. И прошу у однокурсников пять рублей на метро! Все думали, что шучу. Причем кое-где по городу еще висели афиши «Перекрестка». Но как-то все сложилось. И я очень рада, что на курсах попала именно к Владимиру Ивановичу Хотиненко (еще моими педагогами были Павел Константинович Финн и Владимир Алексеевич Фен­ченко), что получила еще одну профессию. Когда превращусь в немощную старушку и не смогу сниматься, буду сидеть в режиссерском кресле и кричать «Камера! Мотор!». (Смеется.)

— Среди ваших партнеров был и Александр Абдулов, вы вместе работали в фильме «Желтый карлик».

— Александр Гаврилович тогда параллельно снимал своих «Бременских музыкантов» — этим проектом он буквально бредил, все время про него рассказывал, что-то там монтировал... Абдулов был гений, энергетически очень большой человек — заполнял собой все пространство вокруг. А еще он отличался азартом — во всем. Азартно играл, азартно отдыхал, веселился, говорил. Если что-то делал, то отдавался этому целиком. Он был похож на комету и, как комета, быстро сгорел. А еще Абдулов потрясающе относился к женщинам — любую ставил на пьедестал. Я совсем не о плотском влечении, а именно о возвышенном отношении, которое распространялось буквально на любую даму — от уборщицы до актрисы-красавицы. В любой он видел столько прекрасных сторон, каждая женщина для него была как королева. Наверное, это воспитание мамы, которую он безумно любил, боготворил...

— Среди режиссеров, с которыми вы работали, были такие мэтры, как Усков и Краснопольский...

— Сразу уточню такой момент: в кино существует бренд «Усков и Краснопольский» — два брата (двою­родных), которые вместе снимали кино. Но в те годы, в которые я с ними работала, они снимали отдельно. Однако в титрах они всегда оставались творческим тандемом. Поэтому в «Манне небесной» я снималась у Краснопольского, а в «Двух судьбах» — у Ускова. Они оба профессионалы старой школы, очень светлые и искренние в своем любимом деле — в кино. И по отношению не только к профессии, но и к цехам, и к артистам...

Владимир Аркадьевич Краснополь­ский всегда был красавец, держал себя в форме, несмотря на то что последние годы ходил с палочкой. Он был вообще уникальный: сколько у него было фильмов, и любого сотрудника он знал по имени-отчеству, помнил, на каких проектах до этого они вместе работали, когда у кого день рождения.

И еще одна черта старой школы — скрупулезность, когда в кадре важна любая мелочь. Краснопольский «копался» в биографиях персонажей, подробно разбирал с артистами отношения героев. И все делал тщательно, неспешно. Это сейчас на площадке постоянно звучит: «Быстрей, быстрей, быстрей!» А там все происходило долго. Если действие в деревне, значит, группа уезжает в настоящую глубинку. Платья для актрис не подбирались в костюмерной студии, а специально шились. Звук не «чистый», который записывается прямо на площадке, а настоящая озвучка. Если моя героиня в «Манне небесной» водит трамвай, то никаких дублерш. И я двое суток в настоящем депо училась водить трамвай, чтобы все было по-настоящему. Еще эти съемки запомнились тем, что тогда — в 2010 году — в Москве стояла 40-градусная жара, горели леса, стоял дикий смог. Мы еще горько шутили: «Это круто — пиротехников не надо вызывать, дыма и так уже предостаточно!»

— Анна, а какие партнеры в этой блестящей плеяде произвели на вас самое большое впечатление?

— Артистов, которые самодостаточны и в любой ситуации, в каждой роли выдают алмаз, — единицы. В российском кино для меня два таких человека: это Бочкин (актер Игорь Бочкин, муж Легчиловой. — Прим. ред.) и Евгений Миронов. Считаю, что у Жени все роли — это РОЛИ. К тому же он потрясающий и в театре, и в кино. А немало артистов, которые в кино прекрасны, а в театре энергетически недотягивают. Или наоборот. Я снималась с Женей в сериале «Охотники за бриллиантами». Играла там жену Щелокова, у меня был практически эпизод. Но получилась блестящая сцена — во многом благодаря Жене, его партнерству. Это же удовольствие, когда партнер ведет тебя туда, куда надо. И ты с наслаждением ведешься... А Бочкина оцениваю не как жена, а как строгий критик. Хотя Игорь не любит, когда я о нем так отзываюсь, мол, кукушка хвалит петуха. Но я говорю искренне и абсолютно объективно.

— Анна, а когда вы на съемочной площадке не актриса, а режиссер, что для вас самое сложное?

— Не разлюбить артистов, пока съемки фильма не закончатся. Шучу! Сложно постоянно быть рядом на площадке, хотя на самом деле нужно. (Смеется.) Прошлым летом я снимала в Геленджике сериал «Рокировка». В одной сцене Лянка Грыу должна была зайти далеко в море, а там дикое, очень неровное дно, и она чуть не утонула. А вместе с ней оператор и я. Я же из тех режиссеров, которые не сидят в своем кресле, а всегда находятся рядом с артистами, накручивают километры на площадке. Считаю, что так правильно, и так меня научили мои учителя Хотиненко, Финн и Фенченко.

А вот работа с массовкой — это для меня всегда ужас. В той же «Рокировке» была сцена свадьбы со множеством гостей. Кафе на берегу моря, дикая жара, вокруг площадки толпится куча народу: разгар сезона, и для отдыхающих это отличное развлечение — посмотреть, как снимается кино. Массовка должна была изображать крутых гостей, одетых «дорого-богато». А пришли немного другие персонажи. Пришлось их приглаживать, переодевать. Вот так всегда: ты придумал массовую сцену одним образом, а все будет по-другому.

И еще очень сложно — это животные на площадке. В «Рокировке» по сценарию у героя Бочкина есть собака — овчарка. Когда выбирали четвероногую актрису, кинолог уверял нас, что его псина супердрессированная, выполняет десятки команд. А овчарка оказалась чудесная, но новичок в кино и очень быстро уставала. Только после той мучительной съемки я убедилась, что в картину лучше брать двух одинаковых собак, чтобы они работали посменно.

— Вы не раз снимали в своих картинах мужа. Как режиссеру Легчиловой работается с актером Бочкиным?

— Легко, потому что Игорь суперпрофессионал. И всегда в работе соблюдает иерархию «артист — режиссер». Ведь главный всегда режиссер, ему со стороны видней. Самого талантливого актера что на монтаже, что на выпус­ке спектакля все равно нужно корректировать. Без режиссера даже суперзвез­ды такое наиграют, что все просто схватятся за голову. Но иногда на площадке меня «заносит». Может, в силу эмоцио­нальности, открытости, белорусской инфантильности. Недаром Игорь в шутку про меня говорит: «Бульбаши — они такие». Он так белорусов называет, хотя я по крови полька. Так вот, когда на съемках начинаю нервничать и делаю что-то не так, Бочкин может сказать: «Ну-ка, иди сюда». Отводит в сторону, чтобы никто не слышал, и говорит, почему в данной ситуации я не права. Да, на площадке я порой деспот, могу ради результата «подколоть» актера, задеть за живое — расшевелить для дела. Но на самом деле, пока снимаю кино, я люблю актеров, ставлю их на пьедестал. Потом могу разлюбить, но во время работы обожаю!

— Скажите, а вы дома с мужем работу обсуждаете?

— А как же! Невозможно дома взять и «выключить» творчество. Когда работаешь над новым проектом, все время думаешь о роли, о фильме — даже во сне. А если у Игоря выпуск спектакля, его вообще лучше не трогать, только если сам не попросит посмотреть, подсказать со стороны. Так что от профессии мы с Игорем отдыхать не можем. И мне так повезло, что рядом со мной всегда есть советчик, который скажет мне правду! Кто-то другой может слукавить, побояться обидеть или, на­оборот, захочет польстить. А от Игоря я всегда услышу точное мнение, справедливую критику. Если хорошо, он скажет: «Это хорошо». Если плохо, скажет: «Это г...». Да, мне будет неприятно, но я знаю, что благодаря мужу у меня всегда есть верная точка отсчета.

— У вас с Игорем получился долгий и очень успешный тандем — семейный и творческий. А как начался ваш роман?

— С сотрясения мозга. (Смеется.) Мы познакомились на репетициях спектакля «Путники в ночи» в Мос­ковском театре имени Пушкина — играли супружескую пару. На одном из первых спектаклей Игорь согласно роли сильно толкнул меня на кровать — темперамент у него о-го-го какой. А поворотный круг в этой сцене по какой-то причине не дошел до нужной точки, и я упала на пол. Упала так, что заработала перелом руки, порванное сухожилие и сотрясение мозга. После чего Игорь, как честный мужчина, должен был на мне жениться. (Смеется.) И вот двадцать лет назад мы сыграли свадьбу, а шесть лет назад у нас родился сын Ваня.

— Которого вы почему-то не снимаете в своих фильмах...

— Игорь до сих пор ругается, что в «Рокировке» я не сняла Ванечку даже в эпизоде. Хотя мы брали сына с собой: пока работали, он с няней проводил время на море. А мне было жалко ребенка: на площадке стояла такая жара! Хотя Ваня очень фотогеничный. И, если захочет сниматься, я его, конечно, возьму в какой-нибудь свой проект. А пока он ходит в детский сад. Ранними занятиями в школе, где сейчас такие безумные нагрузки, решили сына не мучить. Пусть у ребенка будет нормальное детство. Ваня пойдет в школу в семь лет, как мы с Игорем в свое время пошли. А пока он поне­многу учит английский, рисует, занимается гимнастикой, ходит на плавание.

— Как сын реагирует, когда видит на экране телевизора вас или папу?

— Для него это абсолютно нормально. Может, из-за того, что с ранних лет видит наши фото и видео в телефоне, на планшете? Когда по телевизору показывают фильм с нашим участием, он спрашивает: «Мама, ты что, играешь там что-то?» или «Папа, это ты по роли дерешься?» И идет дальше по своим делам. При этом Ване нравится, когда я учу дома текст роли. Часто просит: «Мама, проговори еще раз слова». И внимательно слушает — все ли правильно произношу. У него очень цепкая память, знает наизусть «Василия Теркина», «Евгения Онегина». Бочкин с Ваней очень быстро учит стихи, даже сам удивляется.

Пока о сути актерской профессии у сына смутные представления. Недавно Игорь уезжал на гастроли с антрепризным спектаклем. Вернулся, общается с сыном: «Ваня, а почему ты не спрашиваешь, как прошел спектакль, устал ли я?» А Ваня удивленно на него смотрит: «Папа, так ты же был на гастролях, отдыхал». Для сына наши гастроли, киноэкспедиции — это всего лишь каникулы, отпуск.

Кстати, папу на сцене он уже видел. Недавно в «Ленкоме» вышла премьера спектакля «Старомодная комедия» — Бочкин играет там с Олесей Железняк. Это была первая «взрослая» постановка, которую увидел наш сын. Оба акта Ваня высидел легко, правда, часто спрашивал, почему на сцене вот это стоит, и вот это. И еще мгновенно среагировал на фамилию героини Жербер. Как услышал, сразу мне сказал: «Я знаю эту тетю — папа учил текст и про нее говорил».

А еще очень смешной момент был, когда на следующий день после премьеры мы с Ваней зашли в овощной и он первым делом как закричит на все помещение: «У папы вчера была премьера!» Продавцы ближайших магазинов и так в курсе, что у ребенка родители артисты, Ваня им это регулярно сообщает. Но тут он был просто в восторге. Вот такой любящий зритель у нас с Игорем подрастает!