Мы с вами изучаем разные теории, модели, способы и какие-то отдельные приемы прожить долго, но «теория суха, а древо жизни вечно зеленеет». Устремимся к практике. И тут сталкиваешься с такими вещами, каких ни в одной теории не сыщешь. Казалось, уж все нам известно, но нет — люди поведают что-нибудь совершенно удивительное. Я присутствовал на столетнем юбилее нижегородца Ивана Сергеевича Муленкова. На торжестве он рассказал о своей жизни и прочитал два стихотворения. Одно очень трогательное — о русской деревне, другое — о Великой Отечественной войне. Через день после юбилея в кафе я отправился в гости к Ивану Сергеевичу, чтобы более подробно разузнать о его жизни. Я поднимался по крутой лестнице на третий этаж. В доме никогда не было лифта, хочешь не хочешь, а надо спускаться и подниматься. Дом 1959 года, строили его жильцы, в том числе Иван Сергеевич, мой отец, и даже я, шестилетний, прибивал дранку к деревянным стенам для штукатурки. Дверь открыла Александра Андреевна, тетя Шура. Через тесную прихожую я прошел в комнату. Я думал, мы просто попьем чайку и поговорим, но меня ждал обед: картофельное пюре, жареная морковка с лучком, соленые помидорки, холодец. «Морковь и помидоры сами растили и солили, — говорил Иван Сергеевич, — а холодец Шура сварила». Я предложил тете Шуре помощь: «Давайте я потолку картошку». — «Ничего не надо, я все сделаю, — отвечала она, — лучше побеседуй с Иваном Сергеевичем». Я потихоньку приступил к расспросам. «Дядя Ваня, а что вы на завтрак едите?» — «Салат из свеклы, из моркови и картошку. Это каждое утро. Шура у меня молодец: когда бы я ни уходил из дома на работу, хоть в четыре утра, она обязательно встанет и приготовит завтрак. А картошку едим всю жизнь. Я потом прочитал, что один немецкий профессор сказал: есть картошку очень полезно для сердца. Кто ест картошку, у того не будет инфаркта. А у меня сердце хорошо работает, и у Шуры тоже». Иван Сергеевич достал бутылку коньяка: «Выпьем по рюмочке». Потихоньку на столе появлялись блюда. Тетя Шура поставила передо мной тарелку с пюре и сосисками. Дядя Ваня налил нам коньяка. «Шура не будет, она не пьет», — сказал дядя Ваня, предвидя мой вопрос, почему на столе только две рюмки. Выпили за всеобщее здоровье. Закусили помидоркой. Я было заколебался, посмотрев на сосиски в моей тарелке, обычно я их не ем. Но видя, с каким аппетитом их поглощает дядя Ваня, я подумал: «Человек это ел и дожил до ста лет, а я-то чего?» — «А что на обед, ужин?» — «Что Шура приготовит, то и ем. И мясо, и рыбу, и сосиски, и колбасу. И рюмочку, бывало, выпью. Но не балую с этим, вот сейчас мы с тобой выпьем, потом уж только на 9 Мая, и все, после уедем на дачу — и до октября». — «А курили когда-нибудь, дядя Вань?» — «В детстве, лет в 11—12, нас посылали охранять подсолнухи от грачей. Головки срежут и сушат на семечки, а мы птиц гоняем. Там рядом железная дорога была. Мы наберем связку подсолнухов, машем ими, бежим за паровозом, машинист притормаживает. Забираемся в кабину, отдаем подсолнухи. Машинист спрашивает: «Чего вам: конфет, калача или табаку?» Я говорю: «Табаку». Мы уже тогда курили, но потом я бросил, до войны еще. В один день решил и бросил. Теперь не выношу дыма. Если кто впереди идет и курит, я останавливаюсь, пусть отойдет подальше». — «Как все-таки дожить до ста?» — «Я думаю, тут несколько вещей. Первое — это закалка духа. У нашего поколения жизнь была очень тяжелая. У нас было две кобылы и дом большой, одиннадцать человек детей. Так что нас, как кулаков, в 1930 году из дома выселили, отца арестовали, а мать в это время в Киеве была. Братья и сестры разъехались раньше. Я пришел на вокзал, сел в уголке, двое суток сидел не емши, голодал. Увидала меня одна женщина из деревни: «Вань, это ты, что ль?» — «Я». — «Ты чего здесь?» — «К брату в Свердловск хочу ехать». — «Адрес знаешь?» — «Нет». — «Пойдем-ка к нам». Она меня накормила, приютила, купила билет и отправила в Киев к матери. Потом в войну были испытания, бои, окопы, землянки, грязь. Бывало, в снегу спали, а морозы стояли страшные! Через полчаса часовой будит, чтобы не замерзли. Минут пятнадцать все прыгают. Согреешься и опять спать на полчаса. Поэтому я так думаю: чем труднее в начале, тем легче в конце. Это первое. Второе: я каждое утро делаю полчаса гимнастику, лежа в постели, ногами вращаю, и так и эдак, и туда и сюда, и руками вверх-вниз, пальцы сжимаю, разжимаю. Каждый день это делаю — никогда не пропускаю. Третье: хожу по два километра в день, это обязательно. Четвертое: память, это важнейшее. Ее надо тренировать, я вот учу стихи, знаю наизусть 10 стихотворений. Наконец, вот еще что: я, когда копаю в саду землю, всегда пою. В голос пою». Иван Сергеевич напел торжественный марш. «Соседи по даче идут мимо, слышат и Шуре говорят: «Чегой-то у тебя Иван поет?» А тебе вот что скажу. Я прочитал, что кто поет, у того тело крепкое». — «Значит, надо обязательно петь?» — «Да, делаешь что-то и пой». — «Есть такая песня: «Пой засыпая, пой во сне, проснись и пой». — «Песня правильная, но я бы добавил: «Трудись и пой!» — «Говорят, Вселенная поет, ангелы поют, поют планеты, природа, все живое. Может, в пении и скрыт секрет долгожительства?» — «Да кто его знает, может, и скрыт».
Чтобы простимулировать намерение петь, осуществим воздействие нашим художественно-эстетическим пальцем на зоны пения: поле 1 (область Венеры) и поле 3 (область Луны). Круговыми движениями по 1 минуте безымянным пальцем проводим по левой ладони, потом по правой (рис. 2, зоны Венеры и Луны — красный круг, стрелочки указывают направление движения, приведена рука Ивана Сергеевича).
