Американская глава истории его семьи началась в конце XIX века, когда в Новый Свет один за другим перебрались из разных стран Европы предки. Сама родословная Форда похожа на историю США в миниатюре, она сплетена из множества судеб иммигрантов. По линии отца он выходец из бунтарских и свободолюбивых ирландцев с примесью педантичной немецкой крови, благодаря которой Уильям Кристофер Форд воспитывал двоих сыновей — Харрисона и Теренса — в строгости и любви к простому физическому труду. Это отец преподал Харри первые уроки ремесла плотника, позднее сыгравшего решающую роль в его жизни. Это от отца он унаследовал актерский дар: в юности тот пробовал быть актером, снимался в рекламных роликах, но вскоре сам стал успешным руководителем агентства. По семейной легенде, это Форду-старшему принадлежит идея сделать переднюю дверцу стиральной машины прозрачной, чтобы можно было наблюдать за стиркой. Как бы мы сейчас без этого изобретения жили? Даже трудно представить!
На вопрос, чем он похож на отца, Харрисон Форд с ухмылкой отвечает: «Я так же ценю хорошую шутку. Мне так же дорог стакан крепкого скотча. Я так же люблю добротно сделанную одежду. И во мне есть приличная доля непостижимого отцовского брюзжания». А еще, если верить старым фото (а не верить им нет смысла), именно от отца Харрисон Форд унаследовал свою внешность — они очень похожи!
«Не думаю, что я сильно похож на свою маму. Уж очень хорошая леди, моя мама», — продолжает Форд мысленно сравнивать себя с родителями. Мама, Дороти Нидельман Форд, — самый дорогой человек в его судьбе. Она умерла в 2004 году в почтенном возрасте 87 лет. А прежде эта маленькая сухонькая старушка с копной светлых легких волос, делавших ее похожей на одуванчик, сопровождала Харрисона на всех красных дорожках его кинопремьер. Счастье матери — она застала долгожданный расцвет актерской карьеры сына.
Из Минска с любовью
Мама Дора была родом из еврейской семьи Нидельман, обе ветви которой когда-то эмигрировали из Российской империи. Это вообще история, по которой можно снимать кино, если бы Харрисон имел такие амбиции и позволил написать сценарий. Представьте: оба родителя его мамы — и отец, и мать — родились и выросли в Минске в 1880-х годах. Они ходили по улицам одного города, но еще не знали друг друга. Будущий дед кинозвезды, Гарри Нидельман, в честь которого получил свое имя Харрисон, и его будущая бабушка, Анна Лифшиц, еще детьми оказались в Америке, куда их семьи в поисках лучшей доли перебрались в начале ХХ века из Российской империи, как и множество других еврейских семейств. Гарри Нидельман устроился водителем трамвая в Бруклине, а Анна работала в том же районе портнихой. Сам Харрисон Форд никогда не рассказывал, какой счастливый случай свел его grandparents в Нью-Йорке. Но от мамы и, может быть, от бабушки Анны, заставшей появление на свет первого внука, он наверняка не раз слышал эту историю, раз за разом все больше обраставшую сказочными подробностями.
Можно сказать, что еврейские дедушка и бабушка Харрисона Форда сумели поймать за хвост неуловимую американскую мечту. Они не стали баснословно богатыми, но все же были достаточно состоятельны, чтобы приобрести в Парк Ридж, зеленом пригороде Чикаго, небольшой особняк: три спальни, столовая, гостиная, терраса и сад. Сегодня этому фамильному дому Нидельманов—Фордов больше ста лет. Он выставлен на продажу с пометкой «нуждается в реконструкции». Выходит, как и к воспоминаниям детства, так и к дому своего детства Харрисон Форд не испытывает сантиментов — дом продается. Да и зачем он ему: не музей же тут устраивать?
А музей мог бы получиться славным! «Мои гены — гремучая, взрывоопасная смесь, — говорит Харрисон Форд, поясняя, что как человек он всегда чувствовал себя ирландцем, а как актер — всегда был евреем. Желание докопаться до самых корней своего ветвистого родового дерева у Форда возникло в начале 2000-х годов, когда он приехал в Россию на съемки ленты Кэтрин Бигелоу «К-19», в которой играл роль капитана советской подводной атомной лодки. По слухам, голливудский актер сам инициировал тогда поиск сведений о еврейско-белорусских предках. И даже якобы инкогнито приезжал в Минск, где со столетней фотографией бабушки Анны в руках пробовал отыскать тот самый дом на бывшей Захарьевской улице, ту самую кондитерскую, на фоне которой в начале ХХ века ее запечатлел фотограф. Но теперь это был уже другой город, другой век и даже другое тысячелетие...
