После концерта, как заведено, банкет. Стол накрыли в красивом зале со старинной мебелью. Роскошная посуда, вышколенные официанты. Расселись чинно, кто-то, чтобы заполнить невольно возникшую паузу, обратился к высокой гостье:
— Скажите, Вера, вам концерт понравился?
— Да, да, молодцы, все хорошо! — и нетерпеливо обернувшись к буфету, где колдовали официанты, смачно выругалась: — Когда водку будут давать?!
Старушке было под девяносто, но материлась, выпивала и кушала она с большим аппетитом!
— После армии вы вернулись в ГИТИС, но уже не к Ансимову, а к...
— ...Льву Наумовичу Свердлину, ученику Мейерхольда. Ему шел седьмой десяток, но физической форме позавидовал бы любой. Рассказывая, что такое биомеханика, со словами «Это очень просто!» он вскакивал со стула, резво отталкивался ладонями от столешницы, перепрыгивал через стол и приземлялся на пружинящих ногах — легко и артистично.
Учил правильно держать паузу: «Не знаете, что делать, — смотрите партнеру в глаза и умножайте между собой два двухзначных числа. Если для вас это просто, умножайте трехзначные. Зритель будет уверен, что вы размышляете о чем-то судьбоносном, — напряжение в зале растет с каждым мгновением...»
К сожалению, Лев Наумович ушел рано, не дожив до семидесяти — вел курс всего два года. Но с нами оставались замечательные педагоги, в первую очередь режиссер Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Михаил Борисович Мордвинов и профессор Щукинского училища Анатолий Иванович Борисов. Именно они дали мне все, что умею в актерском плане. Оперные артисты, как правило, скованны на сцене, а про меня даже в зарубежных релизах писали: «Обладая прекрасным голосом, Веденеев еще и «свободен от постоя».
...Опять я перепрыгнул через пару десятилетий — возвращаюсь в студенческие годы. Георгий Павлович Ансимов, несмотря на то что был моим мастером всего месяц, продолжал следить за мной на протяжении всей учебы. Посмотрев дипломный спектакль «Цыганский барон», худрук Московской оперетты сказал: «Ты мне понравился — хочу взять в театр. Кого бы еще посоветовал со своего курса?» Я, признаться, опешил: сам Ансимов просит у меня совета... Однако быстро догадался — а-а, это такой хитрый ход — и ответил:
— Ну, это вам решать.
— И все же — мне интересно.
— Лилию Амарфий, Инару Гулиеву, Володю Голышева... — начал перечислять я.
— Знаешь, наши мнения совпадают! — закивал Ансимов. — Тебя беру сразу в штат, а ребят — в стажеры.
Пока не забыл — интересная деталь. На выпускном экзамене по хореографии мы с Инарой Гулиевой танцевали болеро из «Дон Кихота». И делали это, по отзывам, «весьма профессионально». Вот где мне пригодились и доставшаяся по наследству от родителей пластичность, и занятия бальными танцами — сперва в начальной школе, потом в институте.
За полгода до получения диплома, семнадцатого января 1972-го, я стал членом труппы Московского театра оперетты. Первой по яркости звездой на его сцене была, конечно, Татьяна Ивановна Шмыга. Среди восходящих — безусловно Варгузова. Мы еще студентами бегали на нее смотреть: ножки, бюст, стройная, пластичная, голос изумительный! Ею были очарованы буквально все.
Ансимов очень любил своих артистов, но одновременно был строг, а порой и суров. В первый день после отпуска всех дам — от прим до кордебалета — ставил на весы, и не дай бог кому прибавить хотя бы килограмм. Или явиться на сбор труппы с загорелыми лицом или зоной декольте. На полгода снимал с оклада.
Минутное опоздание на репетицию приравнивалось к преступлению. Как и явка в уличной обуви. Порой можно было наблюдать такую картину: по коридору в репетиционный зал движется Георгий Павлович, за ним — не рискуя обогнать — опаздывающая, запыхавшаяся Шмыга. В конце концов главреж вставал к стене и делал приглашающий жест: «Проходите, Татьяна Ивановна». Та, виновато прошмыгнув мимо, бежала в гримерку: надевала красивую юбку, туфельки — и одновременно с мэтром появлялась в репетиционном зале.
Шмыга была великой труженицей. У кого-то все получается сразу, а она, чтобы добиться идеала, должна была повторить раз двадцать. В общей мизансцене партнер не имел права ни на шаг — влево или вправо. Мне это позволялось. Будто сейчас слышу голос Татьяны Ивановны:
— Юрка, я задыхаюсь рядом с тобой! У тебя по две фразы на одном дыхании. Как такое вообще может быть?
Отвечал, смеясь:
— Спорт, сударыня, великая вещь!
Помню, как на вечере, посвященном ее семидесятипятилетию, Шмыга плакала, когда мы со Светой пели дуэт «Пусть на пути любви горы высокие...». Смотрела на нас, а по щекам лились слезы...
— Вы с такой теплотой говорите об Ансимове, а ведь, кажется, именно по его вине не оказались в Большом театре раньше на целых полтора десятилетия.
— Что было, то было, но как раз к Георгию Павловичу я не в претензии. Кстати, службу в Большом мне всего через месяц после прихода в оперетту предрек сам Отс. Георг Карлович с женой были на премьере спектакля «Легенда в музыке» эстонского композитора, с которым супруги дружили. По окончании — банкет, на котором Ансимов попросил: «Юра, спой нам что-нибудь». Подумал: «Ну не с песенкой же перед Отсом выходить» — и выдал куплеты Баринкая из «Цыганского барона». После чего услышал: «Молодой человек, а что вы делаете в этом театре? Вам дорога в соседний».
Совет Георга Карловича запал в голову, и через пару лет, уже став солистом оперетты, испросил разрешения худрука прослушаться в Большом. «Конечно, Юрочка! — был ответ. — Ну что вы спрашиваете?»
Вокальной труппой Большого в ту пору заведовал известный в прошлом тенор. Спев Онегина, услышал от него: «У вас прекрасный голос, хорошо летит в зал, фактура замечательная — блистательным романтическим героем в оперетте будете!» Повисла пауза, во время которой концертмейстер Татьяна Александровна Кириченко негромко сказала: «Юрочка, пойдемте. Георгий Павлович тут поработал».
Да, зря я поделился планами с Ансимовым, хотя прекрасно его понимаю: добровольно отдать солиста — ну кто способен на такое бессребреничество? Кроме того, в начале восьмидесятых, уже вернувшись к оперной режиссуре, Георгий Павлович сделал все, чтобы я, Света Варгузова и Володя Богачев оказались в ведущем музыкальном театре Вены.
В 1983 году, вскоре после окончания съемок музыкального фильма «Веселая вдова», где Ансимов был режиссером, а Образцова, Варгузова, Богачев и я исполняли главные партии, в Москву на гастроли приехала Wiener Volksoper. Георгий Павлович устроил нам троим (Елене Васильевне Образцовой, для которой и так все сцены мира были открыты, это было без надобности) встречу c директором венского театра Карлом Дёнхом. В апартаментах на семнадцатом этаже гостиницы «Россия», которой сейчас уже нет, мы спели все свои куски из «Веселой вдовы». Дёнх тут же пригласил меня в комическую оперу «Царь и плотник» Альберта Лорцинга — о пребывании инкогнито Петра Великого в голландском Саардаме, где он под чужим именем изучал кораблестроение. Светлана и Володя тоже получили приглашения и подписали контракты. Впереди реально замаячили четырехмесячные гастроли в Австрии, Франции, Америке, Канаде. Учим тексты на языке оригинала, ждем вызова в Вену. Однако ничего не происходит. Потом выясняется: австрийцы неоднократно обращались в Министерство культуры СССР, но неизменно слышали: «Сейчас они (то есть мы) не могут — у них гастроли (съемки, занедужили разом)». Перекрыли все пути напрочь. Было очень обидно, неприятно, но через это прошли практически все — такое было время.
