Леня в кино не стремился. Григорий Наумович утвердил его на роль в фильме «Сорок первый». Там белый офицер, голубые глаза... По мне, так то, что нужно! Но братец мой отказался. Что-то говорил мне про настоящее живое искусство: мол, что важнее... Пришлось запихивать его самой. Ну нельзя было не использовать такую фактуру! Больше скажу, Леонид входил в худсовет, и когда Завадский умирал, вызвал его и предложил взять театр. «Да вы что? Нет... Я не стану...» — брат не брался за ответственность, которую не смог бы тянуть, да и руководить — не его это было...
Поначалу с Леной, женщиной, с которой брат прожил семнадцать лет до самой своей смерти, у меня не очень сложились отношения. Я даже спросила у Лени: «Что же ты в ней нашел?» Три ее предшественницы были яркими красавицами. А тут... Небольшого роста. Научный сотрудник. Кажется, я ее с макияжем ни разу и не видела. Мы не ссорились, конечно, но я не думала, что это надолго. А смотрю — год вместе, два, пять... Эх, хорошо! Еще живы были наши родители, а Леня с Леной приедут на дачу и все гуляют, гуляют. Разговаривают... Лена по сравнению с Леней совсем Дюймовочка, рассказывает что-то и чуть ли не подпрыгивает! «Посмотри на этих идиотов! — со смехом толкала я маму. — Особенности феодализма в Средние века в Англии, видно, не обсудили еще». Часами ведь ходили и беседовали! Им было интересно друг с другом. Лена очень образованная женщина. Брат учился всю жизнь. Несмотря на особенности Лениного характера — а он был непростым, замкнутым и скрытным, — ей как-то удалось до него достучаться. И покорить.
Иногда смотрю фильмы с Леней, и такая тоска накатывает. Как же я могла его упустить? В то время мы не виделись, лишь созванивались. Как Лена проглядела, не знаю... Он очень сильно похудел. Георгий Жженов на похоронах моего брата сказал, что сделал операцию десять лет назад и рак отступил. Можно же было пораньше к врачам и успеть по крайней мере приостановить болезнь... Я бы заставила Леньку лечь под скальпель! Волоком бы оттащила! Но в своих катавасиях с дочерью, беготне тоже проворонила момент. До сих пор считаю себя виноватой. Мы стали такими дурацкими: все бежим куда-то, ломимся, опаздываем и не успеваем разглядеть, что происходит с любимыми и близкими. А потом люди винят себя, как виню я. Это тяжелая ноша. «Пропустила!» — кричали мне стены больничного коридора. «Пропустила!» —стучало в висках, висело в атмосфере и падало на голову как кирпич. Доктор, который оперировал Леонида, сказал: «Мы только разрезали и зашили обратно. Там такие метастазы, что непонятно, как он еще жив».
Мы знали, что время его заканчивается. Он лежал огромный, в белом халате и следил за моими перемещениями взглядом. А я воду святую принесла, нервничала, суетилась. «Лень, представляешь, совершенно случайно зашла в церковь...» — начала говорить и оглянулась на него. Он все понимал. Большой, как белый медведь. Наверное, в тот период я впервые в жизни по-настоящему зауважала его мужское начало. Леня уходил как мужик — спокойно и с достоинством. Я знала мужчин успешных, ярких, но перед лицом смерти их собственное лицо менялось, на нем будто было написано: «Почему вы все будете жить, а я нет?» Леня же все понял и принял. И ушел... Такая вот получилась история про то, как я его всю жизнь берегла, да не уберегла...
Материал был опубликован в ноябре 2011 года.
