Вскоре семья Смольяниновых переехала из Комитетского леса в квартиру побольше. Местечко называлось забавно — Передовая текстильщица. Артур по-прежнему хотел, чтобы мы поженились, родили ребенка, но к такому серьезному шагу я не была готова. Да, он мне очень нравился, но с ним было комфортно как с другом, любовником, а не как с мужчиной, за которого мечтала бы выйти замуж.
Уверена, мои сомнения чувствовала и Мария Владимировна: я ловила на себе ее задумчивый взгляд. В нем не было осуждения, скорее сожаление. Как любая мать, она желала сыну счастья, но по-женски понимала: я дать его не смогу. Каюсь, что подыгрывала Артуру, когда в ларьке подземного перехода он покупал дешевенькие кольца, похожие на обручальные, мы тут же надевали их друг другу на безымянные пальцы и Смольянинов кричал: «Это моя жена!» Колечки терялись, и он приносил новые.
Наверняка покажусь капризной и эгоистичной, но меня устраивал именно роман — страстный, эмоциональный, но не брак. Мы любили риск, жадно впитывали новые впечатления, жили одним днем, скорее, даже мгновением.
На съемках Артур неплохо зарабатывал, почти все отдавал маме, но и мне преподносил подарки. Я тоже делала ему сюрпризы. Как-то перед экзаменом в библиотеке случайно обнаружила в одной из книг двести долларов и купила на них Смольянинову офигенные ботинки. Как же он был счастлив!
Расходились мы несколько раз, и всегда по моей инициативе. Говорила: «Я хочу расстаться, мне нужен другой мужчина!» Каюсь, часто увлекалась, шла на поводу у своих желаний, причиняя ему боль. Он переживал, но терпеливо ждал, когда разочаруюсь в очередном поклоннике. Артур в этом смысле удивительный человек с широкой, способной к прощению душой. После всего, что творила, другой забыл бы мое имя. Смольянинов же каким-то чудом подгадывал нужный момент, опять доказывал свою преданность — и я таяла. Иная вцепилась бы в такого мужчину, но я по-прежнему не видела с ним будущего.
Возможно, причина еще и в том, что мы не совпадали со Смольяниновым в восприятии жизни. Он стремился привязать меня к себе, а я наслаждалась свободой, словно компенсируя то, чего была лишена в детстве.
Я родилась в семье талантливых музыкантов, неудивительно, что меня лет с пяти начали прессовать по поводу будущего. Родители долго не могли определиться, быть дочке вокалисткой, как папа, или пианисткой, как мама. В итоге сделали все возможное, чтобы я люто возненавидела классическую музыку и в двенадцать, сдав экстерном на отлично экзамены в музыкальной школе, поставила жирную точку. Из-за ежедневных занятий не знала, что такое просто дружить, гулять во дворе после школы, сплетничать, ходить с ребятами в кино.
Мне исполнилось тринадцать, когда у мамы возникла новая идея. Я всегда была выше сверстников и выглядела старше, вокруг твердили: «Чего вы ждете, пенсии? Отдавайте в манекенщицы пока не поздно». Сразу же нашлись какие-то школы, специальные курсы. Девочки-подростки работали на тех же условиях, что и взрослые, даже попадая на стенды с сигаретами и алкоголем. Домой иногда возвращалась с работы в три часа ночи. Но что удивительно, несмотря на бандитские девяностые, никаких грязных историй не припомню. На первый гонорар в четыреста долларов подарила родителям микроволновку и купила себе замшевые туфли, которые носила лет пять. Но выходы на подиум и съемки воспринимала скорее как хобби, поскольку в старших классах всерьез задумалась об актерской карьере.
В ГИТИСе я наслаждалась общением и в отличие от Артура не хотела даже думать ни о какой семейной жизни. Когда мы в очередной раз поссорились, поняла: лучше быть просто друзьями.
