Однако слава Ренуара росла, притягивая к дому все больше назойливых посетителей. Одни потом охотно делились впечатлениями с газетчиками, говоря, что старец из Кань похож на всадника из набора оловянных солдатиков, другие даже сравнивали его с ощипанной курицей, которую сажают на вертел. Те, кто относился к больному художнику с пиететом, находили сходство с безмятежными ликами святых с картин великих мастеров Возрождения. Сам же Ренуар брюзжал, что он старый хрыч, всем надоел и внушает отвращение. Порой язвил, что если усядется на палитру, а потом от измазанных краской штанов отрежут лоскут, его тоже объявят «чудом искусства». «Я — гений? — недоумевал Огюст. — Какая шутка! Не принимаю наркотики, у меня никогда не было сифилиса, и я не педераст! Ну, и?..» Восторженному письму, в котором английские художники и коллекционеры называли его «выдающимся мастером европейской традиции», обрадовался не больше, чем присвоению Жану звания лейтенанта.
Отвязавшись от бесцеремонных американцев и взобравшись к себе на холм, Жан нашел отца за мольбертом в стеклянном павильоне. Обычно тот предпочитал работать в саду, при дневном свете — электричество не уважал, но не так давно, боясь простудиться, велел соорудить рядом с домом небольшую мастерскую. Одну ее стену полностью застеклили, в других сделали огромные окна. Теперь художник мог работать как на пленэре. Понимая, что стремительно угасает, он с некоторых пор отказывался продавать свои картины, желая как можно больше работ оставить детям.
— Вам не помешает, если я пошевелюсь? — у самого павильона на улице позировала молоденькая девушка.
— Если бы мне мешало, я бы рисовал яблоки, — проворчал Ренуар. — Мне нужно что-то живое.
«Взгляни, какая грудь, — указал он сыну. — Хочется встать перед ней на колени... Кожа Деде будто притягивает свет. Я заканчиваю ее рисовать, только когда хочется ущипнуть холст».
Эта прелестная шестнадцатилетняя натурщица стала последним подарком Огюсту от покойной жены. Именно Алина, услышав, что муж задумал новую картину, нашла ее в Академии живописи. Отныне Деде ежедневно, кроме воскресенья, приезжала в «Колетт» на велосипеде, весело насвистывая: Ренуар говорил, что дом без песен — могила.
