Когда в марте 1921-го власти объявили курс на новую экономическую политику, Верхние торговые ряды начали оживать. Теперь им суждено было превратиться в образцовую витрину государства. В соответствии с советской модой на всяческие аббревиатуры придумали даже новое название — Государственный универсальный магазин. И всерьез подошли к ребрендингу: следовало, как писал нарком просвещения Анатолий Луначарский, «послать к черту старые традиции и, не заботясь о том, чтобы что-нибудь продумать, что-нибудь выстрадать, начать вызванивать словами или шалить красками — это увлекательно».
Красками «пошалил» один из основоположников конструктивизма, родоначальник советской рекламы и дизайна Александр Родченко. Он придумал ГУМу логотип, рисовал огромные геометрические рекламные плакаты. За слова отвечал тоже лефовец Владимир Маяковский. Его рифмованные строки передавали по городским громкоговорителям, москвичи невольно замедляли шаг, чтобы услышать чеканное: «Комфорт — и не тратя больших сумм. Запомни следующую строчку: лучшие ковры продает ГУМ — доступно любому, дешево и в рассрочку».
ГУМ, состоявший в ведении Высшего совета народного хозяйства РСФСР, открылся в 1921 году. Но просуществовал всего несколько лет: уже к концу двадцатых НЭП окончательно свернули. Большинство магазинов вновь закрыли, а пассаж переделили под конторы. Его даже стали называть зданием Центрального исполнительного комитета, который «прописался» на выходящей к Кремлю первой линии. Здесь устроили зал заседаний для проведения съездов, открылись ведомственные общежития, парикмахерская, тут же разместились помещения Хозяйственного управления. А с начала тридцатых годов пошли слухи о том, что здание собираются разрушить.
...Подслушав ночью слова отца о Сталине, Зина догадалась, о чем речь: она помнила, что три года назад в их доме прощались с женой Сталина. Москва полнилась слухами о случившемся, самыми неправдоподобными. Подробности той истории Зина узнала уже в перестройку, из чьих-то воспоминаний.
Вторая жена Сталина Надежда Аллилуева, тридцатиоднолетняя красавица, которая была младше вождя на двадцать два года, застрелилась в ночь с восьмого на девятое ноября 1932 года. Еще седьмого она шла в первом ряду праздничной колонны Промакадемии по Красной площади на параде (через месяц собиралась ее окончить и занять какой-нибудь ответственный пост). Накануне трагедии кремлевские жители собрались на приеме, посвященном годовщине Октября, в квартире Ворошилова. Сталин за столом любил чем-нибудь в шутку кидаться. В этот раз — то ли хлебной, то ли апельсиновой коркой. Попал жене в лицо, окликнул:
— Эй, ты!
(По другой версии он сказал: «Эй, ты, пей»).
Она ответила:
— Я тебе не «эй, ты».
Потом прогуливалась с подругой, супругой Молотова Полиной Жемчужиной по Кремлю. А ночью, запершись в своей комнате, застрелилась.
На Сталина эта трагедия произвела страшное впечатление. Гроб был выставлен в здании ЦИК в большом белом зале заседаний — том самом, где через годы откроется легендарный демонстрационный зал ГУМа. Проститься с тогдашней «первой леди» пускали всех желающих, а их нашлось немало. Всем было любопытно поглазеть на членов правительства — Молотова, Орджоникидзе, Ворошилова — выстроившихся в почетном карауле. Зининым родителям особенно запомнилась Крупская в очках и старомодной шляпке. И конечно, сам вдовец с опухшим от слез лицом. Рассказывали — он так рыдал, что двенадцатилетний сын Василий не выдержал, повис на отце со словами: «Папа, не плачь». Катафалк был запряжен шестеркой лошадей, которых форейторы вели под уздцы до самого Новодевичьего монастыря.
