У Владимирова была страсть к собирательству. Всю жизнь ему дарили значки и заварочные чайники. Сегодня, если нахожу что-то на антресолях, отдаю Варе. О коллекции бутылок, которую собрал муж, знал весь город. Была даже совсем экзотическая, со змеей внутри. Говорили, что когда-то Владимиров крепко пил. При мне это было лишь однажды. Я перевезла найденные бутылки к друзьям: выкинуть не посмела, за это он бы меня саму выкинул.
Когда муж заболел, ко мне приходили люди из городского руководства: просили, чтобы уговорила Игоря Петровича уволиться. Я категорически отказалась. «Ленсовет» был жизнью Владимирова, лишить его театра значило взять на душу тяжелейший грех. И его не уволили — испугались. В «Ленсовет» пришел новый директор Владислав Пази. Игоря Петровича оставили при нем худруком-консультантом. Когда телефон умолк, боялась, что его хватит еще один удар от навалившегося одиночества.
Персональную машину передали на нужды нового руководства. С тех пор мы ездили в театр на троллейбусе. Владимиров был высоким, статным, а размер ноги имел маленький. Равновесие держать теперь получалось трудно, он часто падал. Пришлось переехать поближе к театру. Игорь Петрович по-прежнему бывал в «Ленсовете» чуть ли не ежедневно. Проходил по цехам, встречался с людьми. Вот только актеры заходить в его кабинет перестали. Находились те, кто откровенно радовался, что лев заболел. Такова человеческая природа, ничего не поделаешь.
Из репертуара один за другим исчезали срежиссированные Владимировым спектакли. Особенно подкосила его смерть драматурга Константинова. Они дружили, Владимиров часто ставил пьесы Володи. Настолько, что в какой-то момент новое руководство попросило оградить от них театр. Дескать, современных пьес в репертуаре и так полно, пора заняться классикой.
Игорь Петрович держался за жизнь. Инфаркт, второй, несколько инсультов... Еще перед первой операцией врачи поставили условие: «Никому ни слова, особенно Алисе Бруновне! Еще не хватало, чтобы на нас стали давить!..» Они ничего не гарантировали, и я бегала вокруг больницы на Костюшко, читая акафист Серафиму Саровскому. Владимиров любил повторять, что это его святой, и если что-то не ладилось, шел во Владимирский собор, ставил свечку перед его иконой.
Когда Игоря Петровича увозили со вторым инфарктом, он взял меня за руку: «Я уже не вернусь таким, как прежде». Это было прощанием. Уверена, он обладал даром предвидения и понимал, насколько болен. Уже не восстановлю в памяти, сколько было госпитализаций, операций, наркозов. Но пришел день, когда муж и правда вернулся домой другим.
