Как-то, увидев на диване детскую книжку, неожиданно разозлился: «А мои стихи сыну читаешь? Он должен знать стихи отца!» Напрасно волновался: Анна бережно хранила не только все его книжки, но и газетные публикации. И Юрочку растила в уважении к отцу и его дару.
Спустя несколько месяцев после появления Есенина Анна забежала на минутку к Мейерхольдам — передать Костику матроску, из которой вырос сын. Взрослых не было — Райх репетировала, готовилась к дебюту на театральной сцене. Детей оставили на сменившую няню Дуняшу бонну. Та рассказала, что Есенин стал заходить и на Новинский. Общался больше с пятилетней Таней. Трехлетний Костик, привыкший считать папой Мейера, при виде Сергея звал сестру: «Танечка, иди, к тебе пришел Есенин!»
В конце сентября 1925 года Анну разбудил стук в окно. Оказалось — Сережа, пришел с большим белым свертком. Не здороваясь, спросил:
— У тебя есть печь?
— Готовить, что ли, собрался? — подивилась Изряднова.
— Жечь.
— Опять? Брось, не надо! Ведь сколько раз было: придешь, порвешь свои бумаги, а потом меня ругаешь — зачем позволила?
— Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что хочу?
Привыкшая не перечить Анна провела Есенина на кухню, затопила плиту. Он как был, не снимая шляпы, принялся жечь свои бумаги, орудуя кочергой. Когда убедился, что остался один пепел, попросил чаю. Анна не удержалась, спросила:
— Слышала, ты опять женился?
— Ну женился... На внучке самого Толстого. Понять теперь не могу, кой черт меня дернул. Живу у нее в квартире, кругом одни бороды. Достало! Ты ведь знаешь, на самом деле я — с холодком.
Он уже давно был не тем Сергуней, какого Анна полюбила. Голос потерял первоначальную звонкость и чистоту, стал хриплым и заглушенным. Глаза выцвели, веки покраснели и набрякли. Лицо он, как правило, сильно пудрил, оттого оно казалось бумажно-белым. Глядя на Юру, часто повторял: «Неужели я отец такого большого парня? Эх, прошла молодость».
Иногда Анне казалось, что он опален каким-то губительным огнем. Сережа всегда много работал, говорил: «Если за день не напишу четырех строк хороших стихов, не могу спать». Но временами появлялся в Сивцеве Вражке в совсем «разлаженном состоянии». Анна впускала, укладывала на диван, чтобы отоспался. Жалела. А когда узнавала из газет, что поэт Есенин учинил очередной дебош в общественном месте, даже плакала.
Последний раз они виделись двадцать третьего декабря 1925 года. Сергей зашел днем. Пальто нараспашку, бобровая шапка надвинута на лоб, на шее шарф черного шелка со спрятавшимися в складках красными маками — «подарок Изадоры». С порога спросил:
— Где Юрка?
— Гуляет, — удивилась Анна. — Ты зачем здесь? Слышала, болеешь.
Зыркнул зло:
— От кого?
Пришлось рассказать, что третьего дня выбралась в кинематограф на инсценировку романа Банга «Михаэль». Перед сеансом встретила Васю Наседкина — старого, еще по «Шанявке», приятеля, женившегося на сестре Есенина Екатерине. Тот сообщил: «С Сережей нехорошо. Воспалилось горло — не может читать стихи, только выпивка оживляет. Уговорили его лечь в клинику к доктору Ганнушкину. Но прогнозы неутешительны, говорят, нервы расшатаны окончательно».
