Как удивительная история Кодаю развивалась дальше, чиновники знали и без него: в девятую луну четвертого года Кансэй, в год Крысы, старшего брата Воды, а по-европейски в 1792 году правитель земли Эдзо отправил сообщение бакуфу, центральному правительству. Он сообщал, что к его берегам подошел русский корабль, на нем приплыли давным-давно унесенные морем подданные Небесного хозяина, императора Японии, а также иноземец с подарками. Из Эдо прислали комиссию, русским позволили спуститься на берег, посланника и его спутников вымыли в бане и накормили хорошим ужином. Но чуда не произошло — подарки, который привез Адам Лаксман, японское правительство не приняло, в Эдо посланника не пустили, для русских купцов Японию не открыли. Им предложили прислать корабль в Нагасаки — для переговоров. На том все и заглохло.
А Кодаю и его спутника Исокити (третий моряк умер, едва сойдя с корабля), доставили в столицу. Их приняли важные чиновники, сёгун Токугава Иэнари, военный правитель Японии, наблюдал за этим, оставаясь невидимым, из-за плотных бамбуковых занавесок.
Вельможи сидели на высоком деревянном помосте под навесом, для Кодаю и Исокити поставили скамеечки. Кодаю явился во дворец сёгуна в невиданном одеянии: европейском камзоле, коротких штанах-кюлотах, чулках и башмаках с пряжками, на шее у него поблескивало золотое зеркальце, к поясу были подвешены часы.
Когда его спросили, что у него на шее, он ответил, что это золотая «медари» — высший знак отличия, которым в России награждают простолюдинов. Того, кто ее получил, никто не смеет бранить, куда бы он ни приехал. Потом их спрашивали о многом: велика ли Россия, есть ли в ней гуси, каковы русские дома, остры ли тамошние сабли? Это продолжалось несколько часов, затем морякам дали передохнуть, и все началось сначала. На этот раз Кодаю надел другой, но столь же богатый европейский костюм. Он рассказал о том, как его принимала царица, о дружбе с графом Воронцовым, другими вельможами. В конце концов ему задали последний вопрос: «Зачем же вы вернулись, если вам оказали такие милости?»
Кодаю ответил, что он слишком тосковал по родной земле, близким, любимой еде, а из русского языка понимал в лучшем случае одну десятитысячную, — как же он мог остаться?
Прием закончился, Кодаю и Исокити отпустили и стали думать, что с ними делать дальше. Сёгун был растроган, он решил, что моряков надо не казнить, а наградить — такая преданность родной земле заслуживает, чтобы из правил сделали исключение.
