Оказалось, что тот самый Тишин написал в столицу донос по всей форме о готовящейся в Березове измене и заговоре против императрицы. Месяц Наташа промучилась неизвестностью, никто ничего не знал. В октябре она до срока родила второго сына, Дмитрия. Сразу поняла, что с мальчиком что-то не в порядке. Он все время плакал, и как-то по-другому. Миновал целый год, но об Иване и Долгоруких не было никаких известий. Не помня себя, она целыми днями бродила вокруг опустевшей тюрьмы. Новый комендант терпел-терпел и счел за лучшее от греха подальше запереть чудную женщину в тюрьму. Маленького Дмитрия поместили вместе с ней.
...Она потеряла счет дням и месяцам. Смотрела в окно через тюремную решетку на старшего Мишу, гонявшего по двору с мальчишками и гусями. Где он кормится, где ночует — ей неизвестно. «Прав был братец, — думала Наташа, — все вышло, как он говорил, пропала я совсем. Но он же и ошибался, не могла я от Ивана отказаться. И тогда не могла, и сейчас не откажусь. Только бы знать, где он, что с ним. Разлука, вот что, оказывается, самое страшное».
В мае 1740 года прибыла в Березов французская ученая экспедиция во главе с астрономом Делилем. Тот был лично знаком с Анной Иоанновной и проводил по ее поручению научные изыскания. Узнав, что в остроге безвинно сидит княгиня Долгорукая, а шустрый оборванный мальчишка во дворе — ее сын князь Михаил, он пришел в бешенство. «Немедленно выпускать — орал он на коменданта, — я сегодня же писал императриц, ты сам есть преступник!» Насмерть перепуганный комендант забормотал что-то о прежнем начальнике: дескать, того разжаловали и отдали в солдаты за связь с Долгорукими, но послушался и выпустил Наталию на свободу. Француз склонился перед изможденной женщиной, прижимавшей к груди маленького мальчика. Сказал сердечно: «Мадам, вы должны немедленно писать императриц, я обещай, она ответит».
Она писала и старалась, чтобы слезы не капали на бумагу. Просила за сыновей, за мужа, на свою долю не роптала. Просила, если Иван жив, не разлучать ее с ним, а если не жив, пусть ей будет дозволено постричься в монахини. Уехал любезный француз, увез ее письмо. И вскоре пришел ответ: княгине Долгорукой с сыновьями разрешается вернуться в Москву. Об участи Ивана ничего не было сказано. Стояло лето 1740 года. Она прожила в ссылке ровно десять лет.
Не помнила, как и ехала, добрые люди помогали, истерзалась, измучилась об Ивановой участи, иной раз думала: раз ее помиловали, может, и Долгоруким прощение вышло, а если в тюрьме сидит, так не на век же — из тюрьмы выходят. Мечтала о новой жизни своей семьи, гадала: как-то ее встретит родня, как там подруга дорогая Варенька Черкасская? Знала, что отец запретил ей и думать о Петре Шереметеве, знать, выдал замуж по своему выбору.
На подъезде к Москве по Большой Владимирской дороге миновали Горенки, бывшую вотчину Долгоруких, где была ее печальная свадьба, посмотрела равнодушно и отвернулась, чужое все, чужое. А дальше — Кусково, родное и любимое, где прошло счастливое детство под маменькиным крылом. Вспомнила, как братец сызмальства мечтал сделать из него русский Версаль. Туда, скорее туда! Там она наконец узнает про Ивана. Братец Петр Борисович правду скажет. Старшего Мишу она оставила на прислугу, Митеньку взяла на руки и зашагала к барскому дому через огромный сад. Всюду виднелись следы запустения, двор порос травой. «Не занимается имением братец, или и с ним что недоброе случилось?» Остановилась Наталия — нет, не пойдет она в дом, свернула к домику священника при церкви.
