Впервые мы со старшим братом Володей оказались в Комарово ранней весной 1957 года, когда матушка вместе с нами решила проинспектировать строительство дачи. Остановились у друзей. Каждое утро меня сажали на самодельные финские санки и мы втроем отправлялись в самый конец тогда еще совершенно пустынной Цветочной улицы. Там среди аккуратно сложенных фанерных щитов неспешно двигались трое шабашников, судя по лицам и по редким в наших краях «финкам», особым зимним треухам с кожаным верхом, — финны или карелы.
И вот настало время так называемой приемки дачи. По совету более опытных соседей мама накрыла стол с неизменной бутылкой белоголовой «Столичной». Явилась вполне «чеховская» компания — краснорожий пузатый пожарный, землемер в потертом костюме и галстуке-самовязе. Третьего по причине его полной бесцветности уже не помню. «Столичную» разлили по рюмкам. Пожарный вытер носовым платком взопревший загривок и спросил: «Скажите, товарищ Фетис (фамилия отца — Хейфиц — видимо, была для него труднопроизносимой), а вам нравится ваш дом?» Отец, не умевший находить общий язык с подобной публикой, отделался какой-то стандартной формулировкой, дескать, доволен в высшей степени и счастлив безмерно. «А по-моему, — вздохнул краснорожий, — это не дом, а собачья конура!» — и выпил.
С этой «собачьей конурой», или «дачкой», как любовно называл ее отец, и связаны все мои детские и юношеские воспоминания. Именно там на летней терраске собирались многие из тех, кто определял лицо советского кино и литературы.
Почему-то прежде всего вспоминаются голоса... Трогательные детские интонации Рины Зеленой в жизни точно такие же, как и на эстраде; низкий, прокуренный тембр Татьяны Ивановны Пельтцер; провокационно-громкий голос Веры Петровны Марецкой, любившей вставить в диалог острое, а порой и непечатное словцо... Больное, с астматическим свистом дыхание Николая Константиновича Черкасова, его чуть гнусавый — в нос — голос. Черкасова отец считал гениальным артистом-эксцентриком, откуда и родилась идея доверить ему, совсем еще молодому человеку, роль старика профессора Полежаева в «Депутате Балтики». Но волею судьбы и не без участия Эйзенштейна Черкасов, по мнению отца, потом превратился в манекен, воплощавший на экране исключительно исторические персонажи.
Множество артистов, больших и не очень, перебывало на нашей даче. Году в 1968-м или 1969-м, когда отец искал исполнительницу главной роли в фильме «Салют, Мария!», в Комарово из Киева привезли забытую всеми Людмилу Гурченко. В этой потухшей женщине трудно было узнать блистательную героиню «Карнавальной ночи». Лишь много лет спустя началось ее второе триумфальное восхождение к всенародному признанию...
