— искренне ответила пани Иоанна, закуривая очередную сигарету, хотя официантка и так не успевала менять пепельницы.
Девчонка растерянно заулыбалась, не зная, как реагировать.
— Но ведь у вас же слава… — пробормотала она.
— Слава у пани Беаты Тышкевич, — отрезала Хмелевская.
— Так вы ее знаете?! — хором прокричали поклонницы.
Да, Иоанна ее знала, так как в последние годы они часто встречались на всевозможных приемах, в Доме актера, на юбилеях. Ведь пани Хмелевская наконец-таки пробралась в богемную писательскую среду — после того как тираж ее книг перевалил за миллион и фильм по ее роману «Клин клином», переименованный в «Лекарство от любви», имел огромный успех. Наконец-то она избавилась от чертежного халата и рабочего комбинезона для стройки, бросила чертово проектное бюро и смогла заняться только написанием книг; у нее наконец появилась возможность покупать себе элегантные вещи. Говорят, она даже стала неплохо выглядеть с новой стильной стрижкой, в модном бирюзовом костюме с пряжкой и в высоких сапогах. До этого Иоанна всю жизнь пробегала в джинсах и майках и не знала, где покупают тушь для ресниц. Но личная жизнь-то опять не ладилась!
Давно уже канул в Лету прокурор Войтек, его сменил блондин ее мечты — красавец Марек Новицкий, высокий, романтичный, чем-то похожий на Гэри Купера. В этого человека, случайно встреченного тоже, между прочим, в суде, Иоанна имела глупость влюбиться совершенно бесповоротно, и любая попытка борьбы с чувством кончалась ее полным поражением. Кстати, с него был частично списан герой «Романа века», но, ясное дело, только в общих чертах, в жизни все было совершенно иначе.
Марек раньше служил в органах, о чем любил многозначительно упомянуть, но в конце 70-х в свои 50 с лишним уже числился то ли в отставке, то ли на пенсии. У него осталось много знакомых в партийной элите, и благодаря именно Мареку Иоанна относительно спокойно пережила сложные 80-е годы, пока страна проходила через хаос и беспорядки.
Марек оградил ее от каких бы то ни было соприкосновений с взбунтовавшейся «Солидарностью», хотя многие писатели и ее новые знакомые в нее входили. Что делать? Иоанна всегда испытывала слабость к мужчинам с респектабельной внешностью, волевым подбородком и твердым выражением глаз. Но что кричал этот красавец, стоило ей только усесться за пишущую машинку?
— Не желаю видеть такое выражение лица! Для меня у тебя такого выражения морды не будет. Вот испорчу тебе сейчас это настроение!
И ведь портил! Однажды ее несчастную дребезжащую старушку — пишущую машинку в сердцах выкинул прямо в окно с четвертого этажа и она чуть не убила пробегавшую черную кошку! Что правда, то правда: пока Иоанна писала, вокруг нее все летало и падало…
Сыновья давно привыкли, впрочем, они при Мареке уже учились в институте и жили сами по себе, но красавец блондин не желал мириться с творческим бардаком вокруг Иоанны. С тем, что зажженная сигарета у нее иногда падала в блюдо с салатом; днями стояла гора немытой посуды; забытая в духовке сгоревшая утка неделями воняла. Лежавшие в беспорядке листы очередной рукописи занимали весь обеденный стол, а другой, письменный, в комнате — это неприкасаемый детский, когда никаких детей давно нет. Ненавистные Мареку рукописи обладали особой летучестью и часто порхали по комнате, подобно бумажным змеям, а Иоанна с привычными криками и проклятиями гонялась за ними, чтобы призвать к порядку. Вся квартира, включая цветы в горшках, была в бумажках с важнейшими записями, например: «Инт.
чтв 17.30». Это означало, что Иоанна собиралась дать кому-то какое-то интервью, видимо, в четверг в 17.30. В какой четверг, какого месяца, где? В общем, с новой ролью известной писательницы Иоанна справлялась куда хуже, чем с ролью проектировщика, и вечно всюду опаздывала, путала места, названия издательств, желавших поговорить с ней. Марек не работал, но становиться ее добровольным секретарем ни за что не желал.
А что он вытворял публично, Йезус Мария! На дружеских посиделках в ресторанчике Союза писателей, на которых присутствовали и Лем, и Ружевич, — те, кого она боготворила, любезно подняли бокал в ее честь:
— Давайте выпьем за нашу королеву иронического детектива! — так Хмелевскую называли в Польше, и ей это нравилось.
Подняв бокал, Иоанна вспыхнула от гордости, чокнулась со всеми присутствующими. В этот самый момент сидевший рядом Марек сильно толкнул ее под локоть, и она облила красным вином свое нарядное светлое платье. И залилась слезами прямо при всех, не сумев все обратить в шутку. Паны писатели переполошились, повскакали с мест, побросали вилки и стали совать ей свои носовые платки. Остервенело повернувшись к Мареку, чтобы двинуть ему по физиономии — ведь он наверняка толкнул ее специально, — она утонула в его безмятежном взгляде: ее герой не беспокоился и не суетился, а достав откуда-то булавку, просто приколол чистый платок, прикрыв пятно на платье, и таким образом Иоанна оказалась в слюнявчике.
Марек был тем еще гадом, но она все ему прощала, таскала его с собой за границу — во Францию, Данию, Германию и даже в СССР за свой счет, покупала ему шмотки, оплачивала репетиторов его бестолкового сынка.
