Слава богу, его оставили в Москве, в «Матросской тишине».
Помню, как мы с мамой ходили к нему на свидания. Носили передачи с домашней едой, банки с его любимым вареньем. Каждый раз меня поражала произошедшая в нем перемена. Он был уже совсем другим. Казалось, его убивает чувство стыда и ужаса от всего произошедшего. Холеный, веселый красавец, любимец всей страны превратился в полностью раздавленного человека с потухшим взглядом. Всю жизнь его баловали родители, лелеяли и холили женщины, и вдруг все изменилось! Лязг ключей, на окнах решетки, баланда… Для него каждая минута, проведенная в тюрьме, была невыносимым кошмаром, пыткой.
Однажды мама принесла ему фото моей маленькой дочки: «Посмотри. У тебя внучка родилась, Диночка…»
Он только потянулся за снимком, как за его спиной рявкнула надсмотрщица: «Руки!» Папа тут же в испуге отдернул руку. Мама пыталась его переключить: «Эдик, представь, что это кино. Ты же актер, выйдешь из тюрьмы с таким жизненным опытом, потом в профессии пригодится!» Но он только рукой махнул: «Ну о чем ты говоришь, Инга? О чем?!» А тут раздается резкий окрик: «Свидание закончено! Руки за спину!» Мама со слезами смотрит ему вслед, а он бредет за всеми, поникший и убитый…
Однажды зимой я повела крошечную Динку к деду в тюрьму. Она была такая хорошенькая в серой мутоновой шубке! Когда папа увидел внучку, он зарыдал. Дина тоже заплакала. Это было очень тяжелое зрелище. Так и проплакали все свидание… Мы с мамой пытались, как могли, смягчить его участь.
Его друзья-артисты тоже поддерживали папу. Все время ездили в «Матросскую тишину» с выступлениями. Папа с сокамерниками перед концертом сколачивали из досок сцену. Там побывали все: Моргунов, Анофриев, Ларионова с Рыбниковым, Жора Юматов с Музой, Вицин... Папа сидел в первом ряду, и каждый выступавший старался его приободрить: «Держись! Уже немного осталось!»
Папу освободили за примерное поведение на полгода раньше. В кино его уже не снимали, благодаря отчиму он занялся дубляжом. Постепенно стал оживать. Помню, как папа с Ирой даже на мою свадьбу пришли в «Арагви». А я вышла замуж … вы не поверите, за Панкратова-Черного!
Так получилось, что после рождения Диночки мы с Валей очень быстро разошлись.
Он хотел, чтобы я перестала сниматься в кино, занималась ребенком, сидела дома, а я взбунтовалась. К моменту встречи с Панкратовым я жила одна с трехлетней дочкой.
Мы встретились с ним случайно на съемках фильма «Где находится нофелет?»
Звонит как-то Анатолий Эйрамджан и предлагает сняться у него в эпизоде. По сценарию мы с Леной Аржаник прогуливаемся по улице Горького, а к нам какой-то нахальный парень пристает с дурацким вопросом: «Девочки, а где находится нофелет?» Вот тут и выяснилось, что этого парня играет… Панкратов-Черный. Саша, увидев меня, был приятно удивлен. Мы встретились без обид, как старые добрые друзья, словно и не было тех пяти лет, как мы расстались.
«А помнишь, как в Махачкале мы тебя спасали?» — хвастливо спросил он. Опять его привычное «а помнишь»… Он увидел меня и снова влюбился. И понеслось все сначала…
Съемки «Нофелета» закончились. Меня вызвали на «Мосфильм» на озвучание. Стоим с Панкратовым в тон-студии и дурачимся. Саша, как всегда, со своими шутками-прибаутками. Вдруг неожиданно спрашивает:
— Изотова, выйдешь за меня замуж?
— А что? Выйду!
Ну почему хорошую шутку не поддержать? А он меня со смехом подначивает: «Давай-давай». Так мы с этим «давай-давай» и дошли до загса. Вроде как дурака валяли, а получилось всерьез… Моя мама была в шоке и пыталась меня отговорить: «Панкратов тебя уже один раз обманул.
Как ты можешь ему верить?» Но куда там! Я никого не слушала. С тех пор столько лет прошло, обиды забылись...
«Мам, да я его люблю! Он же самый «обаятельный и привлекательный!» — так я отвечала на ее мрачное возмущение: «У вас все равно ничего не получится». Да и как мне было ему не поверить? Он ведь замуж позвал, а не на тайную встречу! Значит, у нас все серьезно. И я забыла и Махачкалу, и съемную квартиру, и слезы в подушку...
А Саша пытался «подкупить» тещу своим обаянием: «Инга Николаевна, я вас буду снимать в своих фильмах, и Веронику…» Мама к его обещаниям относилась с недоверием и каждый раз его перебивала: «Не надо меня снимать.
