Особенно когда балерины стоят в ряд, синхронно повторяя свои па.
Это сходство Дега подметил в парижской Опере, которую полюбил настолько, что заказал себе абонемент на двадцать лет вперед. Сидя на спектаклях, в ложе возле сцены, он следил за движениями выбегавших на сцену танцовщиц. С его места, немного сбоку и сверху, было все хорошо видно. Иногда юная балерина сбивалась, какая-то нетвердость на мгновение появлялась в ее коленях (кто в зале еще мог это заметить?), но через секунду она уже танцевала дальше как ни в чем не бывало. На мгновение взмыв ввысь, «бабочка» в пачке приземлялась на дощатые подмостки с легким стуком, напоминавшим о скачках, и это тоже будоражило воображение.
За кулисами, куда он пробирался, испросив себе такое право у дирекции театра, «воздушные создания» перешептывались, на что-то жаловались друг другу, устало вздыхали, сидели отрешенно, опустив головы и свесив между колен отяжелевшие кисти рук.
На уроках в танцклассе, на которых Дега тоже позволили присутствовать, было душновато и все казалось пропитанным потом нелегкого труда, который заставлял лосниться спины и руки балерин. Кого-то просили по нескольку раз повторить упражнение, кто-то тихо всхлипывал в углу, кому-то разминали колено... Дега лихорадочно набрасывал силуэты танцовщиц в своем блокноте. В перерыве какая-нибудь «сильфида» поливала из металлической лейки пол, ставя ступни носками вразлет. Раз одна из них, нечаянно брызнув водой на брюки Дега, принялась смущенно извиняться, и тогда он, привстав, погладил ее по руке.
Вечерами художник наведывался в кафешантаны на улочках Монмартра, слушал певиц и смотрел на танцовщиц.
Вспоминал, что многие из приятелей, взять хоть Мане или Ренуара, бродят теми же дорогами.
Как-то одна из танцовщиц, всхлипывая, рассказала ему, что контракт с ней расторгнут, и надо искать новое место. Услышав, что мсье готов ей помочь, девица встрепенулась.
— Только, мсье, прошу вас — чтобы не меньше двух с половиной тысяч франков в месяц.
Он решил поговорить со знакомым, имевшим большие связи в театральном мире. Вечером танцовщица уже звонила Дега, утром следующего дня — тоже, а после обеда явилась к нему домой.
— Прошу прощения за вторжение, но я мучаюсь неизвестностью.
Поторопите вашего друга, мне срочно нужен ангажемент... Сами понимаете, расходы, а заработка нет…
Гостья умоляюще посмотрела на него своими большими серыми глазами и, Дега показалось, притопнула от нетерпения ножкой. Она была просительна и одновременно настойчива, эта бедняжка, отплясывавшая на эстраде и спешившая вновь туда вернуться. И, отложив все дела — картины, подготовку к предстоящей выставке, — он бросился хлопотать. Наконец почтальон принес письмо: «Ангажемент получен, спасибо. Искренне Ваша…» И все. Дега только вздохнул, улыбнувшись: да, мир танцовщиц таков. Вечером, чтобы развеяться, решил непременно ехать в Оперу, смотреть уже не раз виденную постановку.
Выбежит нимфа, покачивая пачкой, ножка дрогнет — ему из ложи это хорошо видно, взмахнет тонкими руками… Сверху балерина напоминает покачивающийся пышный цветок и еще бабочку, распластавшуюся на картонке естествоиспытателя. Какое счастье — проводить время так, как хочется, быть хозяином своей жизни, ни от чего и ни от кого не зависеть! Тем более когда позволяют средства.
Но отец умер, банковские дела его оказались в беспорядке, а потом из-за океана пришло новое известие: разорился брат Ашиль. Пришлось, спасая честь семьи, выплачивать долги брата, продать отцовский дом и собственную коллекцию картин, после чего переехать в квартиру, гораздо меньшую, нежели та, в которой он жил прежде. Впервые в жизни Эдгар должен был продавать свои работы, вечно опаздывал к сроку, извинялся перед заказчиками…
Хорошо, что выручали выставки импрессионистов — картины и пастели Дега шли там хорошо, к тому же известнейшие маршаны охотились за его работами, тот же Поль Дюран-Рюэль, одним из первых поддержавший импрессионистов. Но глаза болели, и, вместо того чтобы «пить зелень» в каком-нибудь загородном местечке, Дега запирался в своей мастерской и никого не принимал.
Со временем денежные дела поправились. Пришел и успех, хотя ничего особенного для его приманивания художник не делал, более того — иногда попросту гнал от порога: не желал давать интервью, продавать свои картины в музеи, позднее отказался сниматься в кино. Спустя годы его картину, одну из тех, что когда-то он продавал за пятьсот франков, приобретут за сумму, о которой прочие импрессионисты и мечтать не могли, — почти за полмиллиона.