Когда Коппола позвал в «Апокалипсис сегодня», Аль сказал: «Я никогда не был в армии и не вижу причин отправляться туда в зрелом возрасте. Мало того — идти на войну». Прошло время, и обиженный Коппола пожаловался на него журналистам, сказав, что не взял Пачино из-за того, что тот поставил условие — снимать Вьетнам у себя в квартире.
К счастью, вчера Аль сообщил мне множество приятных новостей — старый друг, режиссер Майкл Редфорд, будет снимать «Короля Лира» и позвал его на главную роль. После Сальвадора Дали (этот проект тянется уже который год) он планирует сыграть Анри Матисса.
А Мартин Скорсезе хочет предложить ему роль Фрэнка Синатры в своей будущей биографической ленте.
— Марта, говоря о карьере, у вас ведь тоже достаточно солидный «послужной список». Вы снимались у Джона Франкенхаймера, Билли Уайлдера, с Брандо, Хоффманом — дух захватывает от перечисления имен! Застали золотую эпоху. В 1976 году, например, снялись в культовом «Марафонце» с Дастином Хоффманом. Как с ним работалось?
— Хоффман — полная противоположность Алю. Тот весь в себе, Дастин весь напоказ. В чем они похожи — так это в умении изводить режиссеров (да и партнеров тоже) своим творческим занудством. Спасу от них нет. Но Дастин, как мне кажется, все же более преуспел в этом деле.
Никто не может достать человека до печенок лучше, чем он.
Приходим с утра на съемочную площадку «Марафонца», причем «мы» — люди, мягко говоря, не последние: Лоуренс Оливье, Рой Шнейдер, режиссер Джон Шлезингер. Но слышно и видно только Дастина — он раздает указания даже костюмерам!
Или снимается ключевая сцена в ресторане, где Рой Шнейдер в процессе разговора случайно ловит мою героиню на лжи. Оператор держит мой крупный план. Нельзя ошибиться в передаче эмоций. Дастин сидит рядом и опасно помалкивает. Я начинаю произносить свой текст и вдруг чувствую острую боль — Хоффман под столом изо всех сил пинает меня ногой. Еще дубль — еще удар. И так много раз подряд! Он бил меня до тех пор, пока из моих глаз не брызнули слезы — от обиды, досады и боли!
Режиссер Джон Шлезингер, отсняв эпизод, осторожно интересуется: «А ты чего расплакалась-то? Сцена, в общем, проходная, эмоции надо бы на финал приберечь». Дастин тут же отодвигает Шлезингера рукой, пролезает между нами и начинает верещать: «Сыграно гениально! Идеально! Потрясающе! Именно этот дубль оставим!» Ни у кого на площадке не остается сомнений, кто тут верховодит.
Я, конечно, не держу на него зла. Но и в долгу не остаюсь. Помню, однажды знакомая журналистка из «Paris Match» обмолвилась, что на завтра у нее назначено интервью с Хоффманом. В моей голове моментально созрел коварный план. Я выпытала у журналистки, где и в каком отеле состоится их встреча. Приехала туда пораньше и, запудрив мозги портье, проникла в пустой номер, где спряталась в платяном шкафу.
Вскоре появились Дастин и его интервьюерша, расположились, начали разговор.
Хоффман, по обыкновению, надув щеки, принялся серьезно рассуждать об актерской миссии. Тут-то я и начала тихонечко тявкать…
Дастин замер на полуслове: «Что такое? Вы слышали? В номере собака!»
«Да нет же, вам показалось», — с самым серьезным видом успокаивает его журналистка. Она знала, что я задумала, но держалась.
Хоффман еще какое-то время настороженно прислушивается, потом продолжает свою пафосную тираду.
Тогда я принялась жалобно скулить, царапаться, а потом и лаять уже в полный голос.
Дастин вскакивает как ошпаренный: «Да нет же, говорю вам, собака! Вы что, глухая?! Я же не безумный, чтобы галлюцинировать! Надо звонить на ресепшн, это черт знает что!» Он совершенно вышел из образа чопорной звезды, начал носиться по комнатам, плюхался на пол, заглядывал под кровать, выдвигал все ящики подряд и наконец-то добрался до моего тайного убежища. Открыв шкаф и увидев меня, мгновение стоял обалдевший, а потом его начал сотрясать смех, Дастин прямо-таки сел на пол от хохота.
— Какие воспоминания от встречи с Марлоном Брандо?
— Мы с ним были знакомы еще по театру, а в 1980 году вновь встретились, но уже на съемках триллера «Формула». Марлону тогда шел 56-й год, он был, конечно, тучен, но еще не достиг тех устрашающих физических размеров, о которых потом твердила пресса.
Но шарм… неповторимый мужской шарм, обаяние, магнетизм, о… это не притушить никакими лишними килограммами!
Я была единственной женщиной в этом мужском детективе, носила элегантные костюмы, шляпки и даже стреляла! Марлон всегда казался мне большим ребенком. В чем-то наивным и чистым, а в чем-то и провокатором. Он, например, доставал всех своими нравоучениями. Мог ни с того ни с сего прочитать человеку лекцию о защите природы или о политической ситуации в стране, пристыдить за неуважительное отношение к индейцам. Людям становилось неловко, но никто на него не обижался. Он капризничал, но капризы его всегда имели некий особый смысл. Помню, должны были снимать сцену, где его герой плавает в бассейне.
